Время, чтобы вспомнить все

О'Хара Джон

— Но блестящему молодому человеку такого рода помощь и не нужна, — сказал Мак-Генри.

— Вот тут ты ошибаешься. Блестящим молодым людям она нужна больше, чем кому бы то ни было. Что с этими блестящими молодыми людьми происходит? Они получают приглашения от крупных фирм, и те их проглатывают. Я хочу сказать, что парень, который способен защищать дело в Верховном суде, вместо этого похоронен в какой-нибудь огромной фирме.

— Не думаю, Ллойд, что я с вами согласен.

— Я и не ждал, что ты согласишься. Я и не жду, что кто-то со мной согласится, но говорю тебе: это справедливая сделка. Она лишь поддержит парня до тех пор, пока он не встанет на ноги. В чем разница между молодым человеком, который спит с женщиной постарше, и молоденькой женщиной, которая спит с престарелым мужчиной? Оглянись вокруг. Ты сам знаешь, что половина членов этого клуба платят деньги молоденьким девочкам за те или иные удовольствия.

— Половина? Это уж чересчур.

— Артур, твои собственные друзья это делают,

и ты это знаешь.

— Нет, я незнаю, — сказал Мак-Генри. — Наверное, есть два-три…

— Ты думаешь, у меня на уме одни грязные мыслишки. А мне плевать, что ты думаешь, и плевать, что думают все остальные. К тебе все это не имеет никакого отношения. Просто я вижу то, что вижу, и не хочу закрывать на это глаза. Сегодня у Джо Чапина было шестнадцать почетных носителей гроба. На что бы ты поспорил, что никто из них после сорока не спал с молоденькой девочкой? Если хочешь знать мое предположение, то я вот что считаю: из них всех только доктор Инглиш и Майк Слэттери после сорока ни разу не спали с молоденькими девочками. Я не думаю, что Слэттери вообще спал хоть с кем-нибудь, кроме своей жены. А доктор Инглиш… обычно говорят, что доктора и медсестры… Так по мне, пока их невиновность не доказана, они виноваты.

— Меня вы в этот список тоже включить не можете, — сказал Мак-Генри.

— Я должен был сразу сказать: «не говоря о присутствующих». Да и я сам тоже невинен как младенец.

— А как насчет Дженкинса, из банка?

— Дженкинс?! Он с виду такой святоша, что попадает под подозрение автоматически.

— Похоже, у вас весьма низкое мнение о наших согражданах.

— Я три раза был помощником районного прокурора, два раза районным прокурором, служил в армии в Первую мировую, не говоря уже о частной практике и том, что видел с тех пор, как меня избрали судьей. Мое мнение о согражданах таково: если человек дожил до пятидесяти и ни разу не сидел, ему повезло. И не важно, что это за человек. И я тоже не исключение. Тот парень, которому я говорил, как надо играть в бильярд, — да он же готов был меня убить! Я пришел к убеждению, что безопаснее всего жить, если, во-первых, ты унаследовал кучу денег, во-вторых, женился на женщине, которая готова потакать твоим сексуальным пристрастиям, в-третьих, имеешь законную работу, которой ты постоянно занят, в-четвертых, не имеешь пристрастия к спиртному, в-пятых — прихожанин какой-нибудь большой церкви, и, наконец, в-шестых, если ты не живешь слишком долго.

— Я знаю кое-кого, кто…

— Конечно, ты знаешь. Джо Чапин. Кого же еще, ты думаешь, я имел в виду? В-седьмых, фигурально выражаясь, носи с собой талисман. Это относится и к Джо Чапину тоже. Удача. Слава Богу, Господь меня миловал. Сижу я иногда в зале суда, веду дело, а в нем подзащитный сделал то же самое, что в его обстоятельствах сделал бы и я… Это вроде отличного детективного романа, и я жду не дождусь узнать, чем все это кончится. В этом клубе люди пахнут лучше, чем там, где я научился играть в бильярд, и они научились себя сдерживать. Но нет почти никакой разницы между парнем, который меня только что вежливо попросил заткнуться, и каким-нибудь мужланом, который придушил бы меня кием. Ты знаешь, что сейчас, в эту минуту, творится в мире? Люди убивают друг друга и получают за это медали. Сначала учат это делать в течение некоторого времени, за которое можно выучить человека на каменщика или кого-то еще в этом роде, их учат, как искусно убивать. А потом им приказывают убивать. Убивать — это отнимать у человека жизнь. Убивать. Я ненавижу это слово. И я не обольщаюсь. Когда я посылаю человека на электрический стул, я его убиваю, и я знал, что буду это делать, когда баллотировался в судьи. Да, я о своих согражданах довольно низкого мнения. Они такие же злодеи, как и я, а это немало. Но я судья благодаря доброте моих сограждан и Майка Слэттери. Мои сограждане и Майк Слэттери очень мудро решили, что они будут в гораздо большей безопасности, если я займу место судьи, где не смогу нанести столько вреда, сколько мог бы нанести, не будь судьей. Я должен знать, что написано в определенных книгах, и действовать согласно этим книгам. Таким образом, люди более или менее защищены от моих злодейских намерений. Прежде чем избирать человека на должность судьи, надо изучить его преступные наклонности, и если их у него предостаточно, он годится на должность судьи. Так вот, из тебя, Артур, судья получился бы довольно паршивый.

Мак-Генри улыбнулся.

— Спасибо. Судя по вашим стандартам, похоже, так оно и есть.

— Пойду сейчас и нарушу закон — выпью: не много, но и не мало. А утром голова опять свежая и помнит все, что в книгах написано. Я сейчас приму как следует, доведу себя до состояния, когда вести машину уже нежелательно, а потом под хмельком поеду на этой самой машине к себе в родные пенаты, в Кольеривилль. Никто не будет знать, что я под хмельком, но я-то буду знать, что мое зрение и мои рефлексы уже не на высоте. Если бы я был одним из этих судей-позеров, я бы давным-давно отобрал у себя самого права. В Калифорнии, в Лос-Анджелесе или в штате Огайо, в Толедо, всегда найдется судья-позер, который сам себе выписывает штраф за нарушение правил парковки. Артур, скажи: я подбросил тебе

хоть какие-то идеи, над которыми можно покумекать?

— Массу, — ответил Мак-Генри.

— Имей в виду, я простолюдин, обученный по книгам. А это серьезная беда, потому что остальным простолюдинам я не чета: я человек образованный, а для людей образованных я всего лишь простолюдин.

— Линкольн тоже был в своем роде простолюдином, образованным простолюдином. Это может послужить вам утешением.

— Поверь мне, не служит, — сказал Уильямс. — В Соединенных Штатах Америки каждый сукин сын, который своими руками добился успеха, сравнивает себя с Линкольном. Это сравнение уже себя изжило. Но я подбросилтебе кое-какие идеи, над которыми можно покумекать. И это хорошо. Популярности мне не видать как своих ушей, но произвести впечатление я умею. Заседание суда закрыто.

— Вы, судья, уходите?

— Да, Артур, и вот что еще. Ты меня сюда привел, и я это очень ценю. Я всегда хотел быть членом этого клуба. Но не думай, что ты должен за меня отдуваться. Теперь, когда я уже член клуба, я крепко стою на ногах. Если они захотят меня выгнать, ты им не мешай. Я освобождаю тебя от всех твоих обязанностей — надуманных и реальных. Такого, как я, этот клуб не видел с тех пор, как молодой Инглиш разнес эту забегаловку — двадцать лет назад.

— Может, их и надо немного встряхнуть. Как насчет той рюмочки, что вы предлагали?

— В баре отеля. Мне сказали, что в этом местечке сейчас полно двадцатидолларовых проституток.

— Я тоже это слышал, — сказал Мак-Генри и помог судье надеть пальто.

Уильямс положил руку на плечо Мак-Генри.

— Знаешь, Артур, может, со времен Фэллона [14] были адвокаты и почище, чем ты, но сюрприз-другой у тебя в припасе всегда найдется. И еще ты отличный парень.

— Спасибо, Ллойд, — сказал Мак-Генри.

Машина судьи стояла на бесплатном парковочном месте напротив отеля на другой стороне Лэнтененго-стрит. Это был скромный подкуп, который Уильямс принял как неотъемлемую часть почетного положения судьи, и, пользуясь этой стоянкой всякий раз, когда он приезжал в центр города, судья считал, что оказывает хозяевам стоянки честь. Судья не разрешал, чтобы его машину бесплатно заправляли бензином, бесплатно мыли или бесплатно меняли в ней масло, шины, фары и прочие части. То, что судья пользовался этой стоянкой, было для ее хозяев и официальным поощрением, и рекламой, и взаимовыгодным договором. Для него всегда было оставлено одно и то же место, и ему не надо было давать служившим на стоянке мальчикам чаевые. Никто не ждал от него ничего, кроме дружелюбного приветствия. Вряд ли владельцы стоянки намеревались хоть когда-нибудь просить судью о серьезном одолжении, но если бы они на это решились, он бы тут же нашел себе другую парковку, а как только он сменил бы парковку, хозяева потеряли бы свой престиж. И, вполне возможно, за этим последовал бы звонок судьи в полицию с напоминанием, о том, что хозяева стоянки весь день и часть ночи мешают проходу пешеходов и проезду автомобилей, что, с их стороны, совершенно незаконно. Из всех официальных лиц судья единственный, кого боятся все полицейские без исключения, и он же единственный, кто может отдавать им приказания и даже безнаказанно ставить их в глупое положение и в то же время незаметным образом быть на их стороне.

14

Очень успешный нью-йоркский адвокат.

Ллойд Уильямс не собирался идти в бар отеля в поисках двадцатидолларовых проституток, однако он был не прочь, чтобы Артур Мак-Генри считал это возможным. Ллойд Уильямс был человеком расчетливым. Его одежда во времена, когда в моду вошли двубортные костюмы и настоящие (или поддельные) галстуки с ручной росписью, была намеренно непритязательна. Он обычно одевался в однобортный, с тремя пуговицами, костюм из темно-серой шерсти и жилет, который не надевал лишь в самые жаркие летние дни. Судья носил простые белые рубашки с мягким накладным воротничком, синие или черные галстуки и простенькие, из телячьей кожи, туфли. Он не признавал абсолютно никаких мужских украшений, однако носил золотые, в форме подушечки, наручные часы, ремешок которых нуждался в срочной починке. Шляпа никогда не сидела на нем прямо и каждый раз несколько меняла свой вид, и довольно часто из-под шляпы на висок или на лоб сползала прядь волос. Судья носил темно-синее, застегнутое на три пуговицы пальто, и нередко ворот его с одной стороны был поднят, а с другой — загнут вовнутрь. Вся его одежда была из добротного материала и прекрасно пошита; он покупал ее в гиббсвилльском магазине мужской одежды, и она никогда не была ни дешевой, ни второсортной. Одеваясь подобным образом, судья достигал своей цели: с помощью тщательных стараний он производил впечатление человека, которому безразличен его внешний вид, пустые формальности и производимое им впечатление. И хотя кое-какие магазины предлагали дешевые подделки роскошных вещей, надев которые можно было сойти за автомобильного магната, судья на такого рода соблазны не поддавался. И что бы он ни надевал, ваш взгляд никогда не задерживался на его одежде — вы прежде всего видели того, кто был в нее облачен.