Время демографических перемен. Избранные статьи
Шрифт:
Отчислить из Московского университета профессора кафедры учета и статистики Экономического факультета Урланиса Бориса Цезаревича с 14 апреля 1949 года за низкое идейно-политическое содержание лекций, выразившееся в восхвалении буржуазного статистического учета и принижении деятельности советской статистической науки.
Профессор Урланис аполитичен и совершенно не владеет марксистской методологией. За грубые ошибки в преподавании статистики проф. Урланис в 1948 г. был выведен из состава Ученого Совета.
Основание: Решение Ученого Совета факультета и Университета.
Проректор Московского университета Г. Д. Вовченко.
Да что Урланис. В. Н. Старовский с 1940 г. был главным статистиком страны, начальником ЦСУ СССР. Он пришел на этот пост после того, как были последовательно расстреляны три его предшественника – В. В. Осинский, И. А. Краваль и И. Д. Верменичев, – всем им по долгу службы приходилось заниматься и демографическими вопросами, так что их тоже можно включить в демографический мартиролог. Уж кажется, не было человека провереннее, чем Старовский, а и он чем-то не угодил – впрочем, может, просто решили припугнуть. В 1952 г. ЦК ВКП(б) вынес решение поставить перед ВАК СССР вопрос о лишении его ученой степени доктора наук. Но, в конце концов, обошлось,
Люди внезапно падали в какую-то черную дыру, и что было с ними дальше, никто не знал, да и сейчас об этом известно не так уж много. Единицы были освобождены довольно быстро, как, например, украинский академик Птуха – но и он подвергался избиениям в тюрьме, и скорее всего, ему просто повезло, возможно, благодаря временным ослаблениям репрессий в момент смены руководства НКВД (замены Ежова на Берию). Большинство же арестованных исчезало надолго, если не навсегда. Одним давали «десять лет без права переписки» (т. е. расстрел), другие продолжали жить еще какое-то время на зловонных нарах тюрем и лагерей, были и такие, кому удалось пройти через все и снова выбраться на свет божий. Обо всем этом известно мало. Только в отношении Хоменко определенно известно, что он был расстрелян. Возьмите еще их недавно публиковавшиеся официальные биографии – вы ничего не поймете. Кто погиб, кто умер своей смертью, кто выжил, а кого и вообще судьба миловала? Откройте, например, Демографический энциклопедический словарь (1985). Почти все имена там присутствуют, но никакого намека на страшные судьбы. Такие намеки были запретны и отовсюду вычеркивались, хотя по дырам в биографиях, по длительному отсутствию публикаций, по неожиданному месту жительства – Корчак в Самарканде, Курман на Алтае и т. п. – все становилось ясно. И все же историкам науки еще придется повозиться, разбираясь в биографиях людей, живших и как бы не живших рядом с нами. Прочтут они, надеюсь, и <…> воспоминания Курмана.
Ценность их как раз и заключается в том, что автор воспоминаний – один из многих. Все как у всех до ареста. Родился 20 июня 1905 г. в г. Лепель Витебской губернии в семье учителя. Окончил школу, вступил в комсомол, в 1923 г. уехал учиться в Петроградский университет, в 1928 г. окончил его физико-математический факультет по специальности «Статистика». Был как все. Долгие годы находился под влиянием массового психоза, охватившего всю страну или, по крайней мере, значительную часть ее населения. Как-то показал мне фотографию 1920-х годов – если не ошибаюсь, на ней были изображены члены комсомольской ячейки, возможно в его родном городишке в Белоруссии. Среди них – юный Курман в кожаной куртке с сияющим взором фанатика. «Вот когда я был счастлив!» – сказал он.
Будучи по образованию математиком-статистиком, он с самого начала работал в области социально-экономической статистики и непрочь был поучаствовать в «идеологической борьбе» тех лет. Чего стоят, например, названия некоторых его тогдашних статей: «Против махистской контрабанды в статистике» – о книге А. Митропольского «Техника статистического исчисления» или «Об одной вредной книге» – о работе Д. Верхопятницкого «Аграрное перенаселение в Ленинградской области». Любопытно, что последняя статья была опубликована анонимно, но Курман сам называет ее в списке своих опубликованных работ.
С 1932 по 1937 г. Курман работал в Центральном управлении народнохозяйственного учета (ЦУНХУ) Госплана СССР, в последнее время – начальником сектора населения, заместителем начальника отдела населения и здравоохранения. Как видим, неплохая карьера, но по тем временам опасная. Примерно 10 лет спустя после смерти Курмана его имя привлекло внимание историков и демографов, занимавшихся выяснением судьбы переписи населения 1937 г., в свое время объявленной вредительской. В архивах обнаружилась подготовленная Курманом «Докладная записка о естественном движении населения в период между двумя переписями – 17/XII 1926 г. и 6/I 1937 г.», в которой он пытался объяснить причины расхождений между результатами переписи населения и текущего учета и тем самым защитить перепись. За это он, видимо, и поплатился четвертью своей жизни. Докладная записка датирована 14 марта 1937 г., а уже 21 марта его арестовали. О том, что происходило после этого дня, он и говорит в своих воспоминаниях, к сожалению, неоконченных. Они доведены до момента выхода из лагеря в марте 1947 г. – по истечении десятилетнего срока. Бывший зэк потихоньку возвращается к нормальной жизни, в его послужном списке появляется запись: в 1948–1949 гг. – преподаватель математики в Рубцовском филиале Алтайского института сельскохозяйственного машиностроения. Затем новый провал – до 1955 г. Это – второй арест. И только в 1955 г. окончательное освобождение. Весь этот период жизни М. В. уложился в его автобиографии в несколько слов. «В годы культа личности Сталина просидел в тюрьме, лагере и ссылке 18,5 лет (1937–1955). В августе 1955 года решением Военной коллегии Верховного Суда СССР был полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления. Согласно существующим законам, все годы, проведенные в тюрьме, лагерях и ссылке, зачтены мне в трудовой стаж».
После освобождения М. В. приезжает в Харьков и снова работает в статистических учреждениях, естественно, на гораздо меньших должностях, занимается наукой, пишет и публикует три книги, большое число статей. В момент ареста Курман был кандидатом в члены Коммунистической партии, после освобождения и реабилитации – 19 лет спустя – вступил в ее члены. Еще в первые годы моего знакомства с ним приходилось слышать от него фразы, начинавшиеся со слов «Я как большевик…» или что-нибудь в этом роде. Что стояло за этим? Истинная вера? Страх или, по крайней мере, осторожность? Конформизм? Стремление не упустить каких-то возможностей текущего дня? Постепенно исходивший от М. В. «идеологический напор» ослабевал, он все более трезвым взглядом смотрел на нашу социальную действительность. Тревожило его и кое-что из его собственного прошлого. Он говорил, например, что чувствует вину за непосредственное участие в двух неблаговидных деяниях – введении паспортной системы и запрете абортов. Тем не менее он до последних дней оставался «большевиком», убежденным, что мы живем при социализме, нуждающемся лишь в том, чтобы освободить его от некоторых деформаций.
В Харькове М. В. оказался потому, что здесь жила его семья – жена
Профессиональной же своей жизнью М. В. не был удовлетворен. Работа в Харьковском областном статистическом управлении была рутинная, неинтересная, а времени отнимала много. Он писал свои статьи и книги в свободное от работы время, страдал от отсутствия научного общения, возможностей публиковаться. Я был причастен к одной из его попыток сменить работу и видел, как она сорвалась в результате заурядной карьеристской интриги. Опасаясь конкуренции со стороны маститого несмотря ни на что Курмана, некий провинциальный прохиндей стал доказывать, что все-таки человек «с таким прошлым» не заслуживает полного доверия и не может быть поэтому взят на работу. Дело было в либеральные хрущевские времена, но общество наше не знало покаяния. Прохиндейский довод возымел действие, оскорбленному и униженному Курману, уже ушедшему с прежней работы, пришлось проситься назад, в опостылевшее статуправление. Он покинул его, только достигнув пенсионного возраста, и лишь тогда смог на несколько лет устроиться в исследовательскую лабораторию при Харьковском университете, которую он фактически и возглавил. Но и эта работа не удовлетворяла его полностью. К тому же время шло, прибавлялись годы, не становилось лучше и здоровье, подорванное в тюрьмах и лагерях. Я в то время жил уже в Москве, мы переписывались. Письма М. В. сохранились, вот несколько выдержек из них. Письма передают его тогдашнее настроение, говорят о круге интересов, но кое-что и о том, как проходила адаптация уцелевших жертв репрессий к жизни, в которую они вернулись после многолетней изоляции.
Харьков, 7/XII–76 г.
Где-то в мире происходят интересные события, а я все один. «Одинокий бизон» от демографии. Об этих интересных вещах я узнаю совершенно случайно. Вот, например, вчера получил дошедший до меня кружным путем через ЦСУ СССР доклад П. В. Гугушвили «О формировании семьи в аспекте воспроизводства населения». Этот доклад автор сделал на Всесоюзной конференции в Тбилиси (12–14 октября). А я и не знал о ней ничего… Я делаю всяческие попытки выйти из «демографической» изоляции, но пока толку мало… Мои статьи лежат у Саши Кваши, Вовы Пискунова и даже у Андрея Волкова (в последнем я не убежден, но ведь он имеет отношение к литературному наследству Ф. Д. Лившица, а тому я давно передал статью «Об одной форме выражения средних»). Я просил помочь мне с привлечением к работе зам. директора Ин-та экономики в Одессе, Боярского и Волкова, но ответа все нет. Я даже и не обижаюсь – у каждого свои дела, и некогда думать о где-то прозябающем старике. Несколько человек – Сонин, Урланис и др. – нахваливали мою книжку и тут же оговаривались, что они «сейчас рецензий не пишут»! А хотелось бы увидеть рецензию в печати. Но, увы!..
Даже демографическая редакция, которая раньше мне посылала 3–4 книги в год на рецензирование и всегда хвалила мои рецензии, забыла о моем существовании. Вот так-то!
Перечел и ужаснулся – столько я тут навел всяческой «мерехлюндии». Лучше напишите о себе, о своих планах, о новых книгах, о демографических новостях и перспективах. Всегда очень радуюсь В/письмам. Привет друзьям и товарищам…
Харьков, 18 декабря 1977 г.
…Пишу Вам это письмо, находясь в состоянии тяжелого заболевания. Вы, вероятно, помните, что уже во время моего майского пребывания в Москве я себя плохо чувствовал. Это недомогание продолжалось все лето, пока 29 сентября не произошло следующее. Я на автобусе ехал в Университет, чтобы оформить подписку на газеты и журналы на 1978 г. И вот в пути произошел приступ удушья с отдачей в левую руку (рука как бы застыла). Я с трудом добрался до Университета.
Там меня повели в медпункт, уложили на койку и сделали укол… Когда я отлежался, меня посадили в такси и отправили домой. Несколько дней я не выходил. Затем как будто все прошло. Я опять стал выходить. Мы стали готовиться к поездке в Ленинград, где неплохо отдохнули в 1973 г. и в 1975 г. в Зеленогорске, в Доме Архитектора. Но в октябре опять начались рецидивы сентябрьского приступа. Началось хождение к врачам, а затем врачей – участкового, зав. отделением, доцента – ко мне. Сделали уже три ЭКГ – последние две на дому. Первая была плохая – ярко выраженный острый приступ стенокардии (врач сказал также и прежнее название – грудная жаба). Последующие ЭКГ были несколько лучше, но все же они остаются неудовлетворительными. Врачи поликлиники диагностируют болезнь как хроническую, «привозной» доцент – как микроинфаркт. Так или иначе, но вот больше месяца как я не выхожу из дома… прописали мне полупостельный режим, что на языке врачей означает: все время лежать и подниматься только для приема пищи и других неотложных нужд. В связи с таким режимом нарушилось нормальное функционирование других органов. Вот такие пироги!..
…Я буду делать все, что велят врачи, – мне, честно говоря, не хочется сдаваться. Но если будет иной – неоптимальный – вариант исхода, то – на худой конец – и это не страшно. Мне почти 72,5 лет, что не так уж и мало (выше средней продолжительности жизни мужчины), тем более если учесть мою биографию. Единственное, чего бы я не хотел, – это потерять возможность самообслуживания на длительное время. Не хотелось бы еще и терпеть боли продолжительное время.
Толя! Я хочу, чтобы при реализации второго варианта (все мы под Богом ходим) Вы взяли на себя труд позаботиться о моем архиве. Я не склонен преувеличивать роль своей личности в демографии, но все же мне кажется, что работа, над которой я тружусь около 2-х лет: «Важнейшие структуры населения СССР» – представляет определенный интерес. Я знаю трудности с изданием, но это уже другой вопрос. Представляется, что некоторые высказанные в работе положения, разработанная система показателей, собранные данные и сделанные расчеты не должны пропасть. Я уже написал 5 глав. Все они лежат на полке над моим столом. Мне очень дороги и мои скромные опусы по теории чисел под общим названием «Несколько задач из области диофантова анализа». Хотя «теоретико-численники», к которым я обращался, и говорят, что современная теория чисел этими вопросами не занимается, но мне хочется думать, что это не так. В частности, перспективен путь решения этих задач на ЭВМ…
А если реализуется оптимальный вариант, на что я надеюсь, тогда на сцену выдвигаются текущие дела – статья в В[ашем] сборнике, статья в сборнике ЦЭМИ у Нинель Ефимовны Рабкиной, рецензия на мою книжку, статья в «Вестнике статистики», которая, видимо, не выйдет.