Время демографических перемен. Избранные статьи
Шрифт:
Рис. 34. Продажа алкогольных напитков в России, 1970–2008 гг., млн дкл Источник: Российский статистический ежегодник, 2009. М.: Росстат, 2009. Табл. 20.20.
Социокультурная архаика
Эпидемиологический переход – модернизационный процесс, причем в первую очередь не технологический, а социальный, тесно связанный с другими направлениями социальной модернизации.
Хотя непосредственная ответственность за низкие показатели здоровья и продолжительности жизни россиян лежит на системе здравоохранения, которую, видимо, надо понимать значительно шире, чем просто область деятельности одного особого ведомства (например Минздравсоцразвития России), даже и при самом расширительном ее толковании она –
Коренные причины сегодняшнего неблагополучия со «сбережением народа» связаны с долговременными особенностями развития России в советский и постсоветский периоды. В странах, добившихся значительного снижения смертности, десятилетиями, если не столетиями, шли значительные перемены в образе жизни большинства населения, без которых невозможно выработать ни массового жизнеохранительного поведения современного типа, ни государственной политики, адекватной условиям нового этапа эпидемиологического перехода. Россия же в основном оставалась в стороне от этих перемен, сама их необходимость не осознавалась или осознавалась недостаточно.
В стране по разным причинам сохранялись, а то и культивировались черты образа жизни, несовместимые с требованиями нового этапа борьбы с нездоровьем и смертью. В советский период низкий уровень жизни, постоянный дефицит потребительских товаров и услуг, бедность продовольственного рациона, нехватка жилья, неразвитость инфраструктуры досуга, несовершенная техника безопасности делали невозможными или, во всяком случае, ограничивали те изменения в образе жизни и поведении людей, которые позволили добиться столь значительного снижения смертности в западных странах в последние десятилетия XX в. Нерациональное питание, вредные привычки, другие опасные для здоровья черты образа жизни не были преодолены тогда и не преодолены до сих пор. А именно их преодоление должно стать одним из главных направлений борьбы за снижение смертности.
Однако на этом направлении пока нет больших успехов, что, скорее всего, связано с особенностями социальной структуры российского общества, прежде всего с неразвитостью его средних слоев. Именно эти слои во всем мире выступают в качестве носителя стереотипов поведения и связанных с ними ценностей, благоприятствующих сохранению здоровья и продлению жизни, вырабатывают стиль жизни, способствующий борьбе с нездоровьем и ранней смертностью. Принципы и ценности нового жизнеохранительного поведения издавна вызревали по мере развития европейской буржуазии и постепенно становились достоя нием все более массовых средних городских слоев. Как отмечает один из исследователей, еще в XIX столетии на Западе, по мере распространения буржуазных домохозяйств среднего класса, женщины из этого социального слоя приобрели роль «домашних менеджеров», которые первыми приняли на себя ответственность за то, чтобы вводить в практику потоки новых медицинских и санитарных советов [121] . Когда пришло время, эти слои не только сами оказались подготовленными к выработке и усвоению новых поведенческих стереотипов, но повлияли на поведение и других слоев общества, стали образцом для них.
121
Riley J. C. Rising Life Expectancy: A Global History. Cambridge Univ. Press, 2001.
Анализ социальной дифференциации смертности в России показывает, что и у нас есть слои, по своему жизнеохранительному поведению аналогичные европейскому среднему классу. Это – социальные группы, характеризующиеся более высоким уровнем образования и занятые преимущественно умственным трудом (российские «белые воротнички»).
В последние годы был выполнен ряд исследований, позволяющих судить об особенностях смертности этих слоев. В частности, было показано, что падение продолжительности жизни взрослых россиян, как мужчин, так и женщин, между 1970 и 1989 гг. в основном определила динамика смертности лиц, занятых физическим трудом, тогда как динамика смертности занятых умственным трудом либо увеличивала продолжительность жизни населения, либо, во всяком случае, не снижала ее [122] . В периоды роста смертности у лиц с высшим образованием ухудшение ситуации было минимальным, в то же время в благоприятные периоды рост продолжительности жизни в населении с высшим образованием происходил примерно так же, как в менее образованных группах. Анализ структуры смертности по причинам смерти в зависимости от уровня образования по данным за 1989 г. показал, что различия между высшими и низшими образовательными группами сопряжены с теми же причинами смерти, которые определили рост смертности в России после 1965 г. и отличие смертности в России от экономически развитых стран [123] . Связь между уровнем смертности и принадлежностью к определенным социальным слоям прослеживается не только для взрослого населения, но и для детей, что не удивительно, ибо здоровье и смертность детей не могут не быть связанными с особенностями поведения их родителей [124] .
122
Андреев Е. М.,
123
Андреев Е. М., Добровольская В. М. Социокультурные различия смертности в России // Здравоохранение Рос. Федерации. 1993. № 12. С. 18–21.
124
Подробнее о различиях уровней младенческой смертности у женщин в разных образовательных группах см.: Андреев Е. М., Кваша Е.А. Младенческая смертность в разных образовательных группах в конце 1980-х – начале 1990-х годов // Вопр. статистики. 2005. № 2. С. 54–58; Кваша Е.А. Социальная дифференциация младенческой смертности в России // Смертность и здоровье: тенденции, методы изучения, прогнозы / под ред. М. Б. Денисенко, Г. Ш. Бахметовой. М.: Макс Пресс, 2007. С. 237–255; Он же. Дифференциация младенческой смертности по уровню образования матери в регионах России в конце 80-х – середине 90-х годов 20 века // Демоскоп Weekly. 2008. № 331–332. http://demoscope.ru/weekly/2008/0331/analit06.php.
Показательны и упоминавшиеся выше относительно благоприятные тенденции смертности населения Москвы, которая выделяется на общероссийском фоне не только уровнем (что, конечно, тоже важно), но и стилем жизни, более близким к европейским стандартам.
Однако во всей России модернизация социальной структуры все еще идет медленно, средние слои не столь развиты и многочисленны, как на Западе, и их поведение не стало достаточно убедительным образцом для большинства населения. В своей повседневной жизни оно лишь отчасти ориентируется на современные общекультурные, гигиенические и т. п. стандарты, а отчасти все еще сохраняет верность традиционным представлениям о правилах бытового поведения, питания, использования досуга, заботы о здоровье детей и т. п. Неблагоприятная динамика смертности на протяжении последних десятилетий определяется в основном ее динамикой в группах населения, занятых физическим трудом и имеющих более низкий уровень образования. Отрыв большинства населения по показателям смертности от наших «средних слоев» остается еще очень большим. Если бы эти слои стали более многочисленными и смогли послужить авторитетным примером, образцом для подражания для других групп населения, одно это привело бы к очень серьезным улучшениям показателей смертности и продолжительности жизни всех россиян.
Поэтому одной из главных предпосылок кардинального решения проблемы смертности в России и преодоления ее отставания от большинства развитых стран остается продолжение и завершение реформ, ориентированных на модернизацию социальной структуры российского общества, развитие средних слоев, а значит, и на создание либеральной экономической и политической среды, в которой они только и могут существовать.
Может ли дать ответ на демографические вызовы иммиграция?
Невозможность обеспечить в обозримом будущем положительный естественный прирост населения России, а тем более восполнить за счет внутренних ресурсов значительную убыль трудовых ресурсов в ближайшие годы резко повышает значение для страны притока людских ресурсов извне, иммиграции. В этом состоит ключевая особенность нынешнего этапа демографического развития России, крайне необычная для нее, ибо на протяжении последнего столетия Россия чаще отдавала население – в «дальнее» или «ближнее» зарубежье, – нежели принимала выходцев оттуда.
Правда, уже с середины 1970-х годов Россия имела устойчивое положительное сальдо миграции в обмене с бывшими республиками СССР. Однако это была не столько иммиграция, сколько репатриация – возвращение на историческую родину выходцев из России, ранее выезжавших в Казахстан, Среднюю Азию, Закавказье, или их потомков. Этот процесс ускорился после распада СССР. Регистрируемый миграционный прирост за 1992–2007 гг. оценивается в 5,8 млн человек, но, судя по его этническому составу, это была, в основном, возвратная миграция (рис. 35).
Следует, однако, иметь в виду, что основная масса возвратных мигрантов прибывала в 1990-е годы, сейчас этот поток практически иссяк. Обмен населением между Россией и бывшими республиками СССР, интенсивный в советское время, впоследствии резко сократился, вначале в основном за счет выбытия из России, что и обеспечило значительный миграционный прирост ее населения, а затем и за счет прибытий, что привело к снижению миграционного прироста примерно до уровня советского времени (рис. 36). Сейчас мобильные ресурсы «соотечественников», готовых мигрировать в Россию, невелики. Поэтому политика «возвращения соотечественников», сохраняя свой гуманитарный смысл поддержки людей, желающих вернуться на свою историческую родину, с точки зрения ее вклада в масштабные миграции, которые могут рассматриваться как один из ответов на вызовы депопуляции, не имеет перспективы.