Время драконов (Триптих 1)
Шрифт:
— Возьми бутерброды из транса,— не оборачиваясь, пробормотал Сашка и подался вперёд,— только не мешай. Здесь всё на таких...
— Я помогу,— вдруг сказал Пит.
Сашка обернулся.
— Чувствуешь?.. — тихо спросил он.
— Ну, не знаю... Может, это пустяк... — Пит замялся.
— Чего?
— Ну, тут пара бычков валялась... Ты как раз наступил — так что не разобрать, старые они были или какие... И камни так сдвинуты, будто сидел кто-то: может, как раз ждал, когда из этой трещины кто вылезет.
— Пищер ждал,— жуя бутерброд, сообщил Коровин,— пока друг его Вет вылезет. Или наоборот. Они ведь все такие щелюганы излазили, когда Озеро искали... Всё равно
— Ну зачем ты так, Ген?!
— Извини... Не хотел я. Я не это имел в виду. Просто ваши бычки по всей Системе натыканы — и что?
— Сашке вдруг стало противно. Конечно, подумал он, он не это имел в виду,— противно, как боимся мы слова, как мало оттенков и много чувств, и второй собачий смысл...
: На стенах трещины виднелись царапины; выступы мягкого мелового известняка были потёрты, словно кто-то действительно пролезал здесь или пропихивал что-то,— “тем лучше”, пробормотал Сашка. Он полез вперёд; плечи заклинило, и тогда он повернулся на бок, вытянул, как мог, шею — глянул за уступ.
: За уступом щель уходила вниз, камни над головой держались просто чудом,— как только Соломин отважился забираться в неё? — и зачем?.. — ну да ладно; он смог, значит, смогу и я,— стены сужались книзу на клин, но совсем не сходились: там оставался некий просвет и трещина в нём изворачивалась штопором, а что было дальше — не разглядеть, он и так чуть не вывернул шею...
— И как-то машинально вдруг заскользил вперёд: вниз и вбок. Через мгновение он понял, что человеческое тело имеет предел гибкости, и понял также, что подошёл к этому пределу страшно близко,—
: на секунду он остановился, затем выдохнул воздух, подтянул, как мог, колени, попробовал отжаться от стены — и проскользнул, точнее провалился головой вниз ещё на полметра. Глина и мягкий известняк осыпались со стен, забились в волосы. Сашка почувствовал, что застревает окончательно. Колени упёрлись в твёрдое ребро поворота; согнуть их не было никакой возможности, плечо выламывалось назад острым выступом кремня, левую руку заклинило, вдавило в живот,— вот дурак, надо было вытянуть её вперёд, да теперь поздно — правая с фонарём беспомощно болталась впереди, не нащупывая опоры. Казалось, ни одного движения в жизни больше не сделать: ни вперёд, ни назад,— ни вправо, ни влево —
: ни вверх, ни вниз.
«Отгеройствовался...» — отрешённо выдохнул он — мысленно, про себя,— веря и не веря в кондовую фатальность этой мысли:
: Над левым боком был просвет — там было свободное место, просто уйма совершенно свободного места,— бездна пространства, не занятая ничем, кроме воздуха,— трещина там расширялась, просто сверху это не было видно — закрывали камни, потому и повисшие в распоре над сужением,— «а ведь они прочно висят»,— подумал он: отсюда было видно, что все они сцеплены кальцитовыми натёками, мёртво-намертво — с кончика сталактита, ласточкиным гнездом прилепившегося под одним из камней, капали капли и падали Сашке прямо на шею, за шиворот, и стекали на волосы,— «лезть надо было поверху, под самыми камнями,— снова подумал он,— и на другом боку, ведь дырка большая, даже Коровин пролезет, хоть толще его у нас нет, обжора чёртов, но играет он действительно классно — мне бы так играть, и гитара у него — родная “кремона”, а не мои шиховские дрова,— да где ж её, “кремону”, достанешь — и стоит она... Чёрт, не об этом надо — заклинило, как последнего чайника, ни крикнуть, ни пошевелиться, а в двух метрах всего — ну пусть в трёх,— всё равно: как туда теперь добраться? — ребята... И ещё этот медленный душ сверху — китайская пытка...Если вылезу — обязательно напишу книгу, как НЕ НАДО проходить шкурники...»
— Пред глазами поплыли круги, каждый удар сердца молотом бил по голове, заставляя её судорожно дёргаться. Тело внезапно онемело, он перестал чувствовать руки, ноги, лёгкие, известняк, сжавший его... И тут он перепугался всерьёз — «вот сейчас, в таком положении, вниз головой, я умру — буду раздавлен, как червь...»
: Ему показалось, что камни прессом сплющивают его мягкое тело —— и оно лопается,— горячая липкая кровь обволакивает всё вокруг и всё становится красное, красное, красное... Новая волна ужаса, вызванная ощущением собственной беспомощности, ничтожества и слабости перед проклятым камнем — который ни сдвинуть, ни размягчить,— захлестнула изнутри и наполнила Сашку, будто газ — воздушный шарик,—
: Захлестнуло, наполнило — и мгновенно словно ударом, давлением страха взорвало изнутри тело —
— Он дёрнулся, почувствовал резкую боль в предплечье; от этой боли и от капель, падавших сверху, на мгновение пришёл в себя,— каким-то чудом всё же сумел отжаться, оттолкнуться от сдавивших его камней — вырвался из их плена в верхнюю широкую часть трещины — и поскользил по ней вниз:
* * *
— Из ранних стихов Гены Коровина:
Скала ладонью в спину упёрлась:
Дышит, зараза – иль мне показалось?
Щель бы пошире – хотя бы на волос!
Выдохни воздух самую малость!..
К камню прижался, как к телу любимой –
Я и не знал, что скалы потеют...
Смотрит Двуликая, как мимо, мимо
Медленно движутся два ротозея.
Влажная твердь – по ней мокрым носом
Чертим следы, свой путь помечая.
Встать бы, смерить тьму своим ростом –
Но это не скоро. Об этом – мечтаем.
Здесь растворяются время и сроки;
Темень – в чужую квартиру скважина.
Если пойдут по откосу блоки –
Не заскрипят, нашим телом смазаны.
Небо увидеть – хотя бы в оконце,
Чудо-погоду,— только не сглазить бы...
: Нет, не узнаешь, как ласково Солнце –
– Если в пещеру не лазил ты.
* * *
... В первый момент ему показалось, что он попал в далёкое геологическое прошлое Земли. Он даже чуть не подумал так на самом деле — кто знает, что за шок был с ним в трещине?..
: Со всех сторон его окружали плауны, сигиллярии, заросли псилофитов, папоротников, хвощей; меж кораллов и губок скользили отпечатки невиданных рыб, ракушек, расцвеченные сверкающими кристаллами кварца — будто ожили и восстали из праха веков девонский или каменноугольный периоды...
— Дальний конец зала закрывал занавес старых сухих сталактитов; с потолка свешивались причудливо изогнутые нити арагонитов и, словно на корявых кораллоподобных стеблях-подвесках, торчали кремниевые отпечатки ракушек.