Время и боги: рассказы

Дансейни Лорд

И вот однажды весенним воскресным утром, в одну из прогулок по лесу, его внезапно осенило, и он изобрел свой новый продукт для завтрака. Продукт понравился фирме и она, щедро заплатив Бостеру, немедленно выпустила его на рынок. Новая еда весьма успешно раскупалась, и не прошло и недели, как к молодому Бостеру ночью, когда он пробудился ото сна, явился дьявол. Увидев, как тот, голый и черный, стоит в его комнате, в квартирке на скромной лондонской улочке, он первым делом подумал: «Как ты сюда попал?» Произнес он эти слова вслух или же просто подумал про себя, но дьявол ответил:

— Я

прекрасно знаю эти места.

При встрече с важной персоной маленький человек обычно полагает, что та не может знать всех подробностей того, с чем хорошо знаком он сам. Подобное заблуждение проистекает из двух источников: во-первых, из веры маленького человека в то, что ему доподлинно известны собственные обстоятельства, а, во-вторых, из ощущения, что важные персоны слишком далеки от обыденной жизни, чтобы быть осведомленными о вещах, знакомых маленькому человеку. А дьявол тем временем стоял и улыбался.

— Чего ты хочешь? — выдавил из себя Бостер.

— Ничего, — ответил дьявол.

— Тогда что привело тебя сюда? — спросил Бостер, почувствовав облегчение, но по-прежнему испытывая некоторую неловкость.

— Чувство признательности, — ответил дьявол.

— За что? — поинтересовался Бостер.

— За «Тоддламс», — ответил дьявол. Так фирма Бостера окрестила его новый продукт для завтрака.

— Ну что ж, — произнес весьма польщенный Бостер, — по-моему, недурная еда.

— Отвратительная, — поправил Сатана. — И я преисполнен благодарности.

— О, — протянул Бостер.

— И вот я, — продолжал Сатана, — пришел предложить тебе все, что пожелаешь… разумеется, в разумных пределах.

— Все что пожелаю? — переспросил, запнувшись, Бостер.

— В разумных пределах, — напомнил дьявол.

Бостер принялся торопливо перебирать возможности, опасаясь, что если его просьба окажется чрезмерной, он не получит вообще ничего или даже хуже. И, руководствуясь этими соображениями, а также чувствуя на себе могучее воздействие весны, он второпях сделал следующий выбор: он хочет сочинить величайшее стихотворение из всех когда-либо написанных. Выражение, появившееся при этом на лице дьявола, Бостер так и не смог истолковать. На самом деле тот хотел сказать, что Бостер попросил слишком много, хотя потом сам Бостер всю жизнь винил себя за то, что попросил такую безделицу. Затем Сатана, кивнув, исчез. Он покинул дом в обличье человека и зашагал вниз по улице.

— Добрый вечер, дорогуша, — обратилась к нему на улице женщина свободной профессии. Ответив ей теми же словами, он вернулся в Ад.

Едва забрезжил свет и защебетали ласточки, как Бостера охватило непреодолимое желание сочинять. Он тут же вскочил с кровати, собрал все свои карандаши, блокноты и писчую бумагу, затем для вящей предосторожности выгреб всю бумагу из комода. И принялся писать. Слова лились легко — это было для него удивительно, — и он быстро занес их на бумагу, всего четырнадцать строк.

Больше он, как ни старался, не смог написать ни строчки. Похоже, он заключил невыгодную сделку. Но позже, когда он встал и оделся, он понял, что ничего не потерял, а кое-что и приобрел, пусть даже сущую безделицу; так что любой, кто хоть немного разбирается в бизнесе (а Бостер полагал, что он-то разбирается прекрасно), не назовет эту сделку невыгодной. Он дважды переписал стихотворение, чтобы оно не потерялось, ибо, вполне доверяя дьяволу, считал, что это лучшие стихи из всех когда-либо написанных, хотя он сам не видел в них большого смысла и чувствовал себя немного оскорбленным тем, что, несмотря на все его усилия, ему не удалось прибавить к ним ни строчки.

Далее следовало решить, что делать со стихами. В его конторе работал старший клерк мистер Биллингс, знавший о спросе и предложении все, что можно было знать; к нему обращались по любым вопросам — иногда даже глава фирмы. И Бостер, дождавшись перерыва на ланч, спросил его, можно ли с ним поговорить, прошелся с ним немного пешком и спросил, что он думает о поэзии.

— Полезная штука, — ответил мистер Биллингс, — если ее верно применить. Коротким стихом можно привлечь внимание людей, которые ни за что не дочитали бы фразу до конца. Но все зависит от партии товара.

— У меня есть короткое стихотворение, — сказал Бостер.

И он его прочел.

Мистер Биллингс разразился слезами.

— Не думай, молодой глупец, — сказал он через некоторое время, — что эта минутная слабость с моей стороны как-то связана с твоим стихотворением. На самом деле я вспомнил свою любимую тетушку. В данный момент я не в трауре, потому что она умерла уже давно, но это не мешает мне думать о ней. Ты ведь не считаешь, что о людях не стоит вспоминать только потому, что они давно умерли?

— Нет, вовсе нет, — ответил Бостер.

— Очень хорошо, — сказал мистер Биллингс, — я все сказал.

И они расстались.

В маленькой закусочной, куда зашел Востер, обычно обедал в то же время клерк другой фирмы, Стеркин. Часто они сидели вместе за столом, так что Востер довольно хорошо его знал. Когда Востер вошел, тот, как обычно, был на месте. И так как мистер Биллингс из-за странного потока слез так и не высказал ему своего мнения о стихах, Бостер, как только они уселись за стол, прочел их Стеркину. Тот внимательно слушал, но как только короткое стихотворение закончилось, ужасно рассердился. Стеркин не сказал почему, но глядел на Бостера так свирепо, что через некоторое время тот встал и пересел за другой столик. Теперь ему не с кем было поговорить, кроме официанта, и в перерыве между подачей блюд, пока официант стоял поблизости, он, подозвав его кивком головы, спросил, не согласится ли он выслушать стихотворение.

— Что ж, — отозвался официант, — вообще-то я не прочь.

Он напустил на себя строгий вид и, когда Бостер начал читать, уставился левым глазом в потолок. Но вскоре он устремил взгляд в окно на апрельское небо, выражение его лица смягчилось, он выронил салфетку, не замечая посетителя, подающего ему знаки, и даже, вероятно, забыл о своих обязанностях. А когда стихотворение закончилось, он взял тарелку, швырнул ее об пол и удалился по осколкам вглубь зала, не вымолвив ни слова.

«Кажется, с этим стихотворением что-то не так, — подумал Бостер, — но что, ума не приложу».