Время игры
Шрифт:
Один из сотрудников Славского почтительно держал на вытянутых руках махровое полотенце.
– Здравствуйте, коллега, – сказал Шульгин по-немецки, предполагая, что профессор с такой фамилией или учился в Гейдельберге, или знает идиш.
Профессор учтиво наклонил голову.
– Это вы оперировали пациента? Весьма грамотно, весьма. Вы практикуете? А где учились? Позвольте представиться – Борис Давыдович.
– Ричард Вильямович, если угодно. Учился на медицинском факультете в королевском университете Сиднея, это в Австралии, практиковал только эпизодически, в полевых условиях. – Не давая профессору опомниться
Профессор понял, о чем говорит Шульгин. Не о жизни шла речь.
– Сожалею, коллега, очень сожалею. Спинальные больные с такими поражениями имеют очень мало шансов. Год, два еще можно поддерживать удовлетворительное состояние, но позже… Пролежни, трофические язвы и так далее, и так далее, вплоть до неизбежного исхода…
– Благодарю вас, профессор. Но я, бывая в разных экзотических странах, в Индии в том числе, имел возможность убедиться, что тамошние врачи, придерживающиеся иных, нежели европейские, взглядов на природу болезней и способы их лечения, успешно исцеляли и такие, как у нашего пациента, и даже более тяжелые увечья…
– Не знаю, не знаю. – Гронфайн презрительно скривил лицо. – Легендам не верю, хотя слышал подобные россказни неоднократно. В том числе про филиппинских лекарей, делающих полостные операции без скальпеля и пролития крови. Практика – критерий истины, – он назидательно поднял палец. – Если бы туземная медицина была эффективнее европейской, тамошние раджи и шейхи отнюдь не обращались бы к нам. А я лично имел честь и удовольствие излечить эмира бухарского от перемежающейся хромоты. За что удостоен бриллиантового перстня. Так-то, коллега…
Профессор покровительственно улыбнулся и, отставив назад руки, позволил охраннику надеть на себя длинное демисезонное пальто с каракулевым воротником. Возникла сценическая пауза.
– Господин Славский… – Шульгин приподнял бровь и сделал известное движение пальцами.
– Все готово.
Славский вручил Гронфайну конверт с гонораром, который тот, не открывая, сунул в карман, раскланялся и неторопливо проследовал к наемному, а то и собственному автомобилю редкостной марки «Делоне Бельвилль». Благородного мышиного цвета, с цилиндрическим капотом и медной решеткой радиатора.
– Ну-с, достопочтенный сэр, что скажете? – Славский выглядел по-настоящему расстроенным. Да и неудивительно. Очевидно, приговор профессора ломал все его планы, а может быть, грозил и существенными личными неприятностями.
Шульгин выразительно посмотрел на дверь комнаты, где лежал фон Мюкке. И тут же из-за нее раздался голос капитана:
– Входите, господа, чего уж теперь секретничать.
Немец явно слышал разговор Шульгина с профессором, но воспринял страшный приговор мужественно. Лицо его было сосредоточенно, но спокойно. Только руки слегка вздрагивали, когда он поднес спичку к кончику сигары.
– Судьба, очевидно, – сказал он. – А возможно, расплата за многолетнее везенье. Я вполне мог погибнуть еще семь лет назад и много раз впоследствии. Конечно, заканчивать дни парализованной развалиной… не совсем приятно. Я предпочел бы умереть на мостике «Эмдена»… – Заметил сделанный за спиной Шульгина предостерегающий жест Славского и махнул рукой. – А, бросьте. Мне теперь наплевать на ваши тайны. Единственно, о чем прошу, – помогите добраться домой. В своем тихом Аренсбурге я, возможно, еще успею написать мемуары и несколько статей об истории германского рейдерства.
– Разумеется, капитан. Я обязательно отвезу вас на родину, – заверил его Шульгин, – но не следует столь безоговорочно верить моему русскому коллеге. Я тоже имею некоторый опыт и совсем не уверен, что все обстоит так трагически. Не следует терять надежды…
– Вы что-то там говорили про индийских врачей. Это серьезно?
– Более чем. Господин Славский, я думаю, у вас наверняка есть неотложные дела. А если нет – не затруднит ли вас просьба выяснить, когда отправляются поезда в сторону Европы и сколько будут стоить два билета в первом классе и платформа для автомобиля?
Славский понял намек и с оскорбленным видом направился к выходу. Уже на пороге он остановился.
– Кстати, сэр Ричард, а зачем ваш слуга покинул наш приют? Мне сообщили, что он перебрался с автомобилем на пятую отсюда дачу, совсем разрушенную. Как это понимать?
– Все очень просто. Мой слуга очень старательный человек и, пользуясь свободным временем, решил сделать машине тщательную профилактику. Перебрать ходовую часть, повозиться с мотором. А на той даче обнаружился подходящий сарай с верстаком, тисками, кузнечным горном и даже смотровой ямой. Автовладелец, наверное, жил. Вот там он и работает. Кроме того… – Шульгин изобразил озабоченность. – Вы совершенно уверены, что профессор Гронфайн не сообщит о своем визите в полицию? Мне бы не хотелось оказаться в участке и давать объяснения…
– В полицию? Зачем? – Славский искренне удивился.
– Ну, я не знаю, как тут у вас, но в цивилизованных странах врач обязан сообщать в полицию, если ему пришлось оказывать помощь пациенту с огнестрельными или ножевыми ранами неясного происхождения.
– А, пустяки. Я заплатил ему очень хорошо, да и за годы Гражданской войны врачам столько раз приходилось оказывать помощь не больным, а именно раненым, что упомянутое вами правило в этой стране просто не имеет смысла… Не Англия здесь, слава богу.
– Смотрите, вам виднее…
… Когда Славский наконец ушел, Шульгин позволил себе расслабиться, устроился в кресле, вытянув ноги, налил себе и капитану виски из фляжки, тоже закурил.
– Не доверяю я отчего-то этому русскому, – доверительно обратился он к фон Мюкке. – Не нравятся мне люди такого типа. Вы его хорошо знаете?
– Совсем не знаю. Его мне представили в Берлине, сказали, что этот господин будет обеспечивать мою безопасность и служить, как бы это выразиться, связующим звеном между мной и моими работодателями. Обеспечил, называется… Ну да ладно. – Видно было, что капитан сейчас ни думать, ни говорить о чем-то, кроме своего состояния, не может. – А есть какая-то возможность рассчитывать на помощь в духе той, индийской? Как вы понимаете, чтобы выздороветь, я готов потратить все свое состояние. Весьма скромное, впрочем. Кроме офицерской пенсии я располагаю примерно десятью тысячами марок. Правда, золотых, инфляции не подверженных. Может быть, нам сразу лучше отправиться не в Германию, а куда там – в Бомбей, в Калькутту?