Время Изерлона
Шрифт:
— Семьсот девяносто девять, — сказала она глухо. Пальцы разжались, и лист полетел, снижаясь по наклонной.
Дасти протянул руку и прихлопнул к полу исписанную вкривь и вкось бумажку. Да что там такое… Посмотрел. Почувствовал, как загораются уши.
— Семьсот девяносто девять, — жалобно повторила Мэй.
Дасти бросил лист в общую кучу неразобранной бумаги, встал и ушел в комнату. Уперся лбом в стекло. Глупо как. Я совсем забыл… а помню, оказывается, каждое слово. Сто раз зарекался рифмовать…
Она подошла, поднырнула под руку, обняла, прижалась.
— Прости, Дасти. Слышишь? Я не знала. Честное слово.
— Да ерунда, — выдавил он через силу.
— Конечно, ерунда, — ответила она срывающимся голосом. — Где тебе примерещился синий сполох? У меня же серые глаза.
— Знаю. Я так увидел. Извини.
— Дурак, — сказала она. — Еще дурее меня. Я ничего не замечала, а ты молчал.
— У тебя был другой, — и смотрит в сторону, и уши горят, а губы дрожат, — как я мог?
Напоминание о Райнере вызвало мгновенную боль — и только.
— Его больше нет, — прошептала Мари. — Иди сюда, глупый.
Пожилой диван жалобно скрипнул пружинами и заткнулся.
Исчерканный лист, круглый след от стакана, на обороте схема какого-то сражения, стрелки и прямоугольники, в середине схемы нарисован череп и написано неприличное слово. А на лицевой — восемь строчек.
Синий сполох случайного взгляда,
Раз увиденный, снится и снится.
Посмотри на меня. Я же рядом.
Только ты не поднимешь ресницы.
Что я сетую? Полно… не ты ли
Истребитель-спартанец со стажем?
Прострелила мне душу навылет,
А сама не заметила даже.
И дата — 799.
Эпилог
Из приведённых выше строчек я понял только, что ваша любимая ценит вас не за то, что вы рифмоплёт, а за другие достоинства. Поэтому вам нет необходимости казаться лучше, вы для неё и так хороший. И что она для вас прекраснее всех других. Больше я ничего не понял, но читать приятно.
из некоей рецензии
Наличие хэппи-энда — основная черта, отличающая мелодраму от трагедии. Известны попытки переделать известные трагедии, например Короля Лира, Ромео и Джульетту, Отелло, таким образом, чтобы персонажи вместо того, чтобы закончить плохо, помирились и переженились. Эти счастливые версии не прижились и были подвергнуты критике.
Прописные истины
Да здравствует мелодрама!
Изерлонский Кот
Солнце над Хайнессенполисом и над нашим пригородом. Весна, отцветают вишни, белые лепестки осыпаются в сад, их наметает на ступени террасы, вот и на моем столе лежат несколько крошечных белых блюдечек, хрупких и нежных. Они мне мешают, но тронуть их пальцами — значит помять, и я осторожно сдуваю их с листа. В саду звенят детские голоса — Райнер придумал новую игру, Мег и Морин, которые как всегда ходят за ним двумя хвостиками, вовсю уточняют, как будут играть.
Я перевез Мэй в свой дом сразу, как доставили мебель, и с тех пор она живет здесь, чему я несказанно рад. Тот день, когда она сдалась, от того дня, когда мы наконец поженились, отделяли полгода — веселое, скажу вам, было время. Во-первых, вся моя родня женского пола встала на уши. Каждой из моих сестер — и маме, конечно, — понадобилось немедленно явиться в гости и посмотреть, что за женщина покусилась на драгоценного сына и младшего брата. Каждая приценилась, пригляделась, обнаружила Райнера, перекосилась по этому поводу, каждая отвела меня в сторону и высказала сомнения, опасения, претензии и придирки. Ах, тебе придется растить чужого ребенка. Ах, у нее ни кола, ни двора, ей просто нужны твое положение и твои деньги. Моя пенсия, что ли? Тоже мне, миллионер. Ахов и охов я наслушался выше крыши. Наконец мне это надоело, и я сказал, кажется, Синди, а может, и Бетти: "Ты потише возмущайся, не то Мэй услышит, а стреляет она метко". По аттенборовскому цветнику пронесся тихий, но мощный ураган: "Она еще и стреляет. Видно, она принудила его к сожительству под дулом пистолета". Что интересно, это совершенно не помешало всем им явиться на свадьбу, лить слезы умиления, восхищаться Райнером в белом костюмчике и искренне желать нам всего наилучшего. Женщины!
Во-вторых, папа. Когда я официально сообщил ему, что женюсь, его глаза загорелись нехорошим светом, и я понял, что нужно принимать срочные меры. Потому что, занимаясь в основном политической журналистикой, он прирабатывал и светской хроникой, а я, как ни крути, заметная фигура в Баалатской автономии. Мне стало ясно, что у папы чешется то место, откуда растет авторучка, и если не перерезать подачу чернил немедленно, завтра вся желтая пресса будет обсуждать мои отношения с Мэй. К счастью, есть волшебное слово «эксклюзив». Мы сторговались на том, что папа молчит, как рыба, до самой свадьбы и не мешает нам получить от нее удовольствие. Зато репортаж с церемонии и последующей гулянки — только его. Конкурентам ничего не обломится. Папа проникся и действительно героически терпел. Ну, когда он увидел гостей, он аж засветился изнутри — понял, что эксклюзив роскошный. Одна миссис Ян могла украсить любой светский репортаж, тем более что она редко посещает развлекательные мероприятия, — но были ведь и Юлиан с Карин, и адмирал Кассельн с супругой, и преемник мой Соул. Кстати, Поплан явился — с кем бы вы думали? — с Каролин Вонг. Мэй так обрадовалась, что забыла даже, насколько ее угнетает всеобщее внимание. Мне пришлось даже напоминать ей, зачем мы вообще тут собрались.
Папин профессиональный стоицизм довел его, беднягу, до абсолютной трезвости. Все боялся упустить какую-нибудь мелочь и тем самым повредить репортажу. Тихий был, незаметный, небывало скромный папа, только глазами стрелял и щелкал затвором фотоаппарата.
Ну, надо сказать, статья у него получилась сногсшибательная. И Мэй на страницах "Воскресного джентльмена" волшебно прекрасна, я даже выклянчил у папы исходники и повесил лучшую фотографию у себя в кабинете. Немного отвлекает от работы, но и вдохновляет.
О, а вот и она, милая моя. Мелли сидит верхом на ее левом бедре, подпрыгивая в нетерпении и поглядывая на яркую коробку с фруктовым пюре. Прожорливая маленькая гусеница… главное, не сказать этого вслух, Мэй каждый раз обижается. "Не смей говорить девочке, что она гусеница! Она может привыкнуть и не стать бабочкой". Не знаю, как насчет бабочки, а девчонка из нее всяко получится. Уже кокетка, между прочим.
Мэй усаживает малявку в высокий стул и разводит молоком пюре из коробки. Мелли облизывается. Встать, подойти, отвлечь от ребенка, обнять и зарыться лицом в волосы… нельзя, Мелли устроит скандал. Придется подождать, пока сокровище слопает свою порцию, да потом еще потерпеть, пока сокровище уснет… если оно соизволит уснуть. Вот тогда и будем хватать любимую женщину в объятия.
Дети — это, конечно, здорово, но иногда их бывает слишком много. Хорошо еще, старшие заняты… Интересно, кстати, чем. Надо бы поглядеть, но рискованно — лучше не будить лиха, пока оно играет само с собой.
А с другой стороны, если б не малявка, была бы моя женщина дома, как же! Опять зачастил Поплан — заманивает Мэй к себе в летную школу. Да я и не против, я же понимаю. Она тоскует по полетам, просто ей некогда особо предаваться тоске. Оливер еще на нашей свадьбе закидывал удочку — мол, если я открою летную школу, ты придешь ко мне преподавать? Как она просияла! Но пока Поплан собрался завязать с охраной караванов в фирме Маринеску, да попробовал себя в роли инструктора в бывшей военной академии, да решил, что его склонностям отвечает именно частная школа, да пока собрал необходимые бумаги… Словом, за это время мы успели родить Мег, и Морин уже была в перспективе. Сколько издевок я выслушал от разочарованного Поплана по поводу женатых многодетных старцев, которым хорошо за тридцать! Можно подумать, что ему все еще двадцать девять. Впрочем, его послушать — так он вечно юн. Вечное трепло, Оливер Поплан… Когда Морин было два с половиной, он снова подкатился к Мэй со своим предложением — и снова опоздал. Теперь вот Мелли скоро год, и Оливер объявился опять. "Наконец-то я успел раньше, чем ты, — говорит. — Не вздумай заделать следующего в ближайшие пару лет! — и не преминул уколоть, паршивец: — То бишь следующую. У тебя, гляжу, получаются одни девчонки, Аттенборо". Ну и ладно, ну и пускай девчонки. Парень у меня тоже есть, да еще какой. Райнер Леонард Блюмхарт.