Время крови
Шрифт:
– Я не думал над этим.
– А ты подумай, помозгуй. Это может быть очень важно. Тонги тебя побаиваются, несмотря на твой возраст. – Белоусов тряхнул бородой в сторону Тунгусов. – Аким говорит, что ты умеешь важно шаманить. А наши поговаривают, что ты себя величаешь воином и разыскиваешь кого-то, чтобы отомстить. Я понимаю тебя. Месть – дело серьёзное. Бывает, много крови приходится пустить из-за одного какого-нибудь случая. Всякое бывает.
Эсэ взглянул на казака с интересом и спросил:
– Ты тоже искал кого-то?
– Было
– Нашёл?
– А куда ж деваться от ненависти? Она меня душила и гнала по степи. Гнала до тех пор, пока я не добрался до обидчика.
– Ты убил его?
– Для того и искал его. За мной пустились в погоню, и мне пришлось убить других, к которым у меня не было ничего плохого. И снова погоня. Тут уж власти припустились за мной. Я бежал и бежал. В конце концов прибежал в Сибирь.
– Ты воин? – спросил Эсэ.
– Конечно. Всякий казак – воин, иначе быть не может, – с достоинством ответил Белоусов. – Нынче во всей России только казаки и считают себя воинами. Остальные всё больше крестьянствуют. Мы, конечно, тоже на земле работаем, при этом оружие имеем собственное и коней и постоять за себя можем всегда, ежели нужда прижмёт.
Казак замолчал, взгрустнув.
– Якуты тоже раньше были воинами, – сказал Эсэ, – но давно забыли, как идти этим путём.
– Жизнь меняется.
– Всё меняется, – кивнул Эсэ, – но суть остаётся. Женщина не перестаёт быть женщиной, птица – птицей, вода – водой. Да, жизнь меняется, но корень жизни остаётся прежним. Мой народ забыл об этом.
– Не только твой, Медведь. – Казак оглянулся на Тунгусов. – Русский народ давно не может себя вспомнить. Деньги, бабы, водка, тряпки всякие – вот суть его стала. Мельчают люди… Когда к вам сюда пришли казаки, их насчитывалось мало, но они были сильны. Рубили здесь леса, ставили острожки, накладывали на вас дань, и вы платили. Вот тогда мы, русские люди, были сильны. А теперь-то нас, как ты говоришь, воинов, остались жалкие крохи. Хотя, ежели по нашим станицам прошвырнуться, там много настоящих мужиков найдётся.
– Я бы хотел посмотреть на твои станицы. Я бы хотел увидеть русских воинов.
– Зачем тебе? Впрочем, я понимаю. Сильный человек всегда хочет увидеть других сильных. Жаль, что тебе не довелось повидать Афанасия Поликарповича.
– Кто он?
– Отец нашего Александра. Он, конечно, не воевал никогда, но был настоящим воином. Сильный и отважный был человек, прекрасный охотник, отменный стрелок. И дело своё имел очень большое.
– Что с ним случилось? Как он умер? Болезнь?
– Нет. Это была таинственная смерть, – задумался Белоусов. – Да, именно таинственная, странная. Его убил олень.
– Олень? – насторожился Эсэ. – Какой олень?
– Крупный олень, красивый. Рога здоровенные, как сейчас помню. В каждую сторону длиной были в две мои руки. Представляешь?
– Он охотился?
– Мы стали лагерем, хотели передохнуть, – сощурился Белоусов. – Ну, Афанасий Поликарпович куда-то пошёл. Какой-то звук привлёк его. Долго его не было, а потом бабахнули выстрелы. И вдруг… Чёрт возьми, даже сейчас дыхание перехватывает от волнения… Я увидел оленя. Он нёс на рогах Афанасия Поликарповича.
Видать, он его уже об стволы деревьев сильно обстучал, потому как голова и всё тело были разбиты. Мне показалось, что он специально так поступил, будто целенаправленно нёс его на рогах именно в наш лагерь. Олень бегал по нашей стоянке, сносил палатки, опрокидывал ящики с оборудованием, а тело Афанасия Поликарповича болталось у него на рогах, как на ветвях деревьев во время страшной бури. Мне почудилось в ту минуту, что гнев Божий обрушился за что-то на него. Затем олень сбросил его возле костра, ударил ногами в грудь и помчался прочь. Я всякого повидал, но ни разу до того не представало перед моими глазами столь ужасное зрелище. Когда я к Афанасию Поликарповичу подбежал, он был настолько истерзан, что смог сказать лишь несколько слов.
– А что же олень? – Эсэ подался вперёд, его глаза вспыхнули тревожным огнём.
– Умчался. Я стрелял в него, Александр стрелял в него, почти все наши сделали по выстрелу, но ни одна пуля не попала в оленя. Это невозможно объяснить. Это не поддаётся никакому разумному объяснению…
По мере того как Белоусов рассказывал, Якут становился все мрачнее.
– Это не был олень!
– А то я не видел его собственными глазами! Конечно олень. Самый настоящий олень.
– То была Мать-Зверь.
– Это уж как угодно говори, – кивнул казак. – У тебя свои понятия. Но для меня то был настоящий олень, здоровенный, рогатый и безумный.
Эсэ медленно поднялся.
– Когда это произошло?
– Три года тому минуло. – Казак удивлённо посмотрел на туземца. – А тебе-то что? Слышь, Медведь? О чём задумался?
– Мне надо уезжать. – Чёрные глаза Эсэ прожгли казака насквозь.
– Что с тобой? Я же поговорить пришёл к тебе, я расспросить тебя хотел.
– Мне надо уезжать, – повторил Эсэ и повернулся к Тунгусам. – Я возьму сани, на лошадях быстро не получится. Скоро я вернусь и тогда уеду совсем.
Раскосые лица кивнули ему в ответ. Белоусов продолжал лежать некоторое время у костра, пытаясь понять поведение Эсэ.
– Что с ним? – спросил он Тунгусов, но они лишь пожали плечами.
Вскоре снаружи послышался скрип полозьев, и Белоусов вышел из чума.
– Медведь, куда ты сорвался?! – крикнул он, увидев Якута на санях.
– Теперь я знаю, кого искать.
– Что ты хочешь сказать?
– Мне нужен сын того, кого убил олень! Его кровь я должен пустить на снег! – Он стегнул оленей, и сани сорвались с места.