Время крови
Шрифт:
Когда поручик Верещагин вошёл в дом, Никифор уже раздувал на крыльце самовар по-солдатски – надев снятый с ноги сапог на самоварную трубу.
– Хозяин дома? – спросил Верещагин.
– Не-е, в лесу где-то бродит, – отозвался денщик, – зато большуха [8] здесь.
В дверях комнаты показалась женщина лет сорока пяти и кивком пригласила поручика внутрь.
– Здравствуй, хозяйка, – сказал Верещагин, – как здоровье?
– Спаси Бог. – Она внимательно оглядела офицера. – Вот тут заночуете, ваше благородие.
8
Большуха –
Комната была маленькая, но вполне уютная. Следом за поручиком в комнату протиснулся денщик и шепнул на ухо Верещагину:
– Дочка у них есть.
Верещагин выразительно поглядел на Никифора.
– Хорошенькая, вашбродь. Я одним глазком подглядел, – по-прежнему шёпотом сообщил солдат.
Ближе к ночи Верещагин вышел во двор покурить, на нём была лишь рубаха на голое тело. Справив малую нужду, он устроился на перекошенных ступеньках крыльца и с наслаждением прислушался к разлитой вокруг тишине. Где-то на другом конце деревни слышались голоса и смех – кутили офицеры.
«Как хорошо! – подумал Василий. – Как всё-таки по-райски устроен мир! Сердце замирает от наслаждения, когда вот такое спокойствие чувствуешь! Слава тебе, Господи, что выдаются время от времени такие минуты».
Он чиркнул спичкой и жадно втянул всей грудью дым. Внезапно слева он заметил белую тень среди тяжёлых сгустков тёмной садовой листвы. Он поднялся во весь рост, расставив ноги и уперев руку в бок.
– Есть кто? – спросил он негромко.
– Какой вы смешной, ваше благородие, в таком виде, – донёсся до него шёпот.
– Что за вид такой?
Он оглядел себя и улыбнулся. Должно быть, он и впрямь представлял собой забавную картину: строгое лицо, подсвеченное красным огнём папиросы, холёные усы и длинные голые ноги.
– Господин офицер без штанов, – снова шепнула тень и хихикнула.
– Ты кто? – Верещагин согнал с лица улыбку.
Очертания тени сделались яснее и приобрели женские формы. Василий отступил на шаг, почувствовав неловкость. Из ночной тьмы к нему подступила девушка в длинной ночной рубашке.
– Да кто ты? Кто? – опять спросил он.
– Хозяйская дочь, – ответила девушка.
– А чего ты по ночам шастаешь?
– А вы чего?
– Я-то курить вышел. Не спится, – как бы оправдываясь за своё поведение, пояснил Василий. – А ты зачем тут?
Она неопределённо пожала плечами. У неё было мягкое круглое лицо, чёрные глаза влажно блестели, распущенные волосы падали на плечи.
– А я видела, как вы обмывались, – вдруг произнесла она и улыбнулась.
– Я? – Василий смутился. Он вспомнил, как стоял нагишом позади дома, полуприсев под ведром, которое держал над ним Никифор, и тщательно мылил взопревшие гениталии.
– Я? – переспросил он. – Ну и что? Что ж тут такого?
– Ничего. Просто завтра расскажу соседкам, что собственными глазами видела господина офицера без штанов. – Девушка едва сдерживала клокотавший в ней восторг. – То-то смеху будет!
Девушка сделала шаг вперёд и остановилась настолько близко от Верещагина, что он почувствовал не только её тихое дыхание на себе, но и тепло её грудей под ночной рубашкой.
– Да зачем же рассказывать пустое? – шепнул Верещагин в ответ. – Ты вот придвинься ко мне. Дай-ка я обниму тебя, тогда и будет о чём с подругами посудачить.
В нём вспыхнула искра, вязкий огонь медленно разлился по телу, спускаясь вниз по животу, собрался горячим комочком в паху и принялся ворочаться там, наполняя мужскую плоть желанием.
«Хорошенькая, – подумал он, – даже очень хорошенькая».
– Какой вы быстрый, ваше благородие… – Она дышала ему прямо в лицо, улыбаясь и глядя исподлобья.
Коснувшись щекой его щеки, она затаилась на несколько мгновений. Её руки тронули его голую шею, скользнули по плечам вниз к подолу его рубахи. И тут девушка хихикнула, отступила на шаг и быстро юркнула в дом, бросив через плечо едва слышно:
– Какой вы всё-таки шустрый!
Василий остался один. Опустив глаза, он увидел изрядно оттопырившийся подол рубахи и потрогал себя.
«Возвратится или нет? – подумал он. – Заигрывала…»
В руке всё ещё тлела папироса, Верещагин поднёс её ко рту и затянулся, теперь уже без удовольствия. Испытывая неловкость, он снова сел на ступени и тупо уставился на высунувшийся из-под рубахи налитой член. Блестящий круглый конец размеренно подрагивал.
«Может, всё-таки вернётся? – размышлял Верещагин. – Вон ведь встал, чертяка! Куда ж я с таким ярилкой? Придётся переждать тут. А девка-то хороша, глаза просто прожигают… Нет, не придёт она, не придёт. А кабы и пришла, так не дала бы: небось только дразнить умеет. Дурак же я, честное слово… А вот и не дурак. Всякий бы заглотил эту наживку. Плечи-то у неё какие чудесные, а шея… И луна своё дело сделала, одурманила. Нет, не дурак, а вон она – сволочь. Все бабы сволочи».
Вскоре он успокоился и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, пробрался в свою комнату. Сон не шёл, в темноте перед Василием то и дело вырисовывался светящийся облик ночной девушки. Но теперь она была куда более обнажённой и откровенно предлагала себя.
«Пропади ты, дьявол! – шептал Верещагин, отгоняя соблазнительное видение. – Вот привязалась!»
Промаявшись так изрядное время, он то незаметно впадал в дремоту, то открывал глаза, продолжая вести словесную борьбу с капризной молодой женщиной, которая превращалась то в вязкие ночные тени, то в птичий шум, то в тяжёлые морские волны. Лишь под утро его охватил настоящий крепкий сон.
– Вашбродь, вставайте! Вставайте! – будил его Никифор, тряся за плечо. – Все уж скоро готовы будут! Вон и ротный только что мимо нас протопал.
– Ой, какая ж дурная ночь.
– Никак нет, вашбродь, ночь отличная была, тихая.
– Пошёл ты к бесу, Никифор! Откуда тебе знать, как я спал… Самовар готов?
– Никак нет! Я уж целый, почитай, час бужу. Вы всё гнали меня и гнали, сказали, что чаю не будете.
– Дурак! – Василий сделал над собой усилие и сел, свесив ноги с кровати. – Тащи воду. Умываться буду.