Время крови
Шрифт:
Вечером к Василию в комнату вошёл хозяин.
– Не желаете ли угоститься, ваше благородие?
– Да уж жена ваша попотчевала меня. Благодарю.
– Я самогону предложить хотел. Посидели бы мужским кругом. И солдата вашего позовём.
Верещагин подумал мгновение и согласился. Они пили до ночи, говоря о пустом, ничего не значащем, а потому слова сыпались легко и быстро. Василий расслабился, вспотел.
Уснул он прямо за столом, и Никифору пришлось нести его до кровати на руках, как младенца. Среди ночи Верещагин почувствовал щекотку во всём теле и открыл глаза. По рукам и ногам ползали странные
Он застонал и проснулся. Из окна ему в лицо падал солнечный свет. Голова тяжело пульсировала, глаза отказывались открываться, словно откуда-то изнутри на них сильно надавливали чугунные лепёшки.
– Никифор!
– Туточки я, вашбродь!
– Что тут было? Откуда тут эти мерзкие тараканы?
– Никак нет, вашбродь, никаких тараканов! – ответил Никифор после тщательного осмотра постели. – Пригрезилось вам, вашбродь.
– Скажи, мы сильно вчера накачались? Голова раскалывается…
– Так точно, крепко посидели. Со вкусом. Вы прямо за столом и уснули. А что до головы, так я сейчас к хозяйке за рассолом сбегаю.
Денщик быстро выбежал из комнаты и вскоре возвратился с крынкой.
– Спасибо, – сказал Василий, жадно отхлёбывая рассол. – А чёрт! И кто это сказал, что рассол помогает… Пойдём умываться. Польёшь на меня.
Несмотря на тупую боль в висках, Верещагин заставил себя пройтись по улице.
«Паршиво, конечно, но что делать. А если бы сейчас боевые действия? Пришлось бы бежать и стрелять, хоть свинец в голове, хоть опилки». Шагая вдоль домов, он поглядывал на деревенские
огороды, где копошились женщины. Несколько телег, поднимая пыль, прокатили мимо Верещагина, правившие ими мужики поприветствовали Василия почтительным поклоном. Какой-то долговязый парень с упавшими на глаза прядями сальных волос вышел на дорогу и погрозил Верещагину кулаком.
– Уж я вам всем, – рыкнул он пьяным голосом, – развелось всякой сволочи. Вот щас топор навострю…
– Вашбродь! – послышался позади Верещагина голос Никифора.
– Что тебе?
– Там эта…
– Кто?
– Которая вам ногу исколола, – негромко сказал денщик. – Похоже, до вас пришла. Ничего не говорит. Просто на месте столбом стоит.
– Где она?
– Так ведь напротив нашего дома ожидает.
Верещагин поспешил обратно, слегка прихрамывая, но всё же уверенно наступая на больную ногу. Денщик семенил рядом, нашёптывая что-то себе под нос. Арина увидела Верещагина издали и медленно, прямо держа спину, двинулась к нему.
– Ну, лицо у вас хорошее теперь, – сказала она. На ней была надета длинная рубаха туникообразного покроя по щиколотку, сшитая из крапивного холста и украшенная алой бисерной полоской по вороту. Волосы по-прежнему были стянуты у висков в косы, но на этот раз без медных бляшек на концах. На лице не осталось ни следа от нанесённых мужиками побоев.
– Хорошее лицо? Разве? Какое же оно хорошее, Ариша, когда мы вчера с хозяином чуть ли не ведро водки опорожнили?
– Ерунда. Сейчас и голова пройдёт. В прошлый-то раз у вас смерть на лице была написана.
Девушка протянула руку и сгребла пальцами волосы на голове Верещагина.
– Где болит? Здесь?
Пальцами другой руки она надавила ему на виски, на переносицу, затем обошла его сзади и ткнула в нескольких местах ему в спину.
– Теперь как?
Верещагин вслушался в себя и с удивлением посмотрел на девушку.
– Ты, похоже, и вправду колдунья.
– Не болит больше?
– Нет, – покачал он головой.
Никифор внимательно следил за ними исподлобья и то и дело хлопал себя по вспотевшей шее, придавливая слепней.
– Вашбродь, – крякнул он, – там, вижу, люди топчутся. Сюда поглядывают. Не будет ли беды?
Верещагин повернул голову и посмотрел в дальний конец улицы. Три бабы и четверо мужиков неподвижно стояли посреди дороги, пялясь на Верещагина и Арину.
– А ты, Никифор, принеси-ка мне мою портупею с кобурой. Небось «наган» нам не помешает, ежели какая каша заварится. – Василий ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. – А что ты про лицо сказала, Ариша? Какая такая смерть у меня была на нём?
– Обыкновенная смерть. Как у всякого, когда ему предстоит умереть.
– Это от удара вилами в ногу-то? – прищурился Василий.
– Почему? Вы же шли куда-то. Там вот и поджидала она вас. Теперь отступила. Поменялась, стало быть, ваша дорога.
– Забавно. Неужели ты гадать умеешь, предсказывать судьбу? И вот так, прямо по лицу что-то определить можешь? Каким же образом? Что ж такое у человека на лице появляется? А ну-ка растолкуй мне.
– Не смогу. Вы не поймёте. Вы не умеете видеть.
– Ишь ты! А глаза-то мне на что? Или ты умнее меня?
– Умнее или не умнее – тут не мне судить, – спокойно ответила девушка. – Но вашу ногу я залечила сразу. А солдатский доктор оставил вам рану гнить.
– Что верно, то верно, – кивнул Верещагин. – Нога почти совсем в порядке. А скажи мне, что за рисунок ты нанесла мне иголкой? Что за татуировка такая?
– Целебная она.
– Вот как? – Верещагин ждал, что Арина продолжит объяснение, но она замолчала, видимо посчитав, что больше прибавить нечего.
– М-мда-с… И всё-таки про лицо ты мне хоть чуточку объясни. Намекни, что ли…
– Когда вы на избу какую-нибудь смотрите, вы можете со стороны сказать, долго будет она держаться или скоро развалится? Сможете угадать на взгляд, целый дом или сгорел в пожаре?
– Смогу. Что ж тут гадать…
– Вот и я то же по лицу вижу.
Верещагин опустил глаза.
– А не могла бы ты показать мне твой дом? – вдруг сказал он.
– Дом? Какой дом?
– В котором живёшь. Мне тут всё равно куковать без дела, покуда наши не возвратятся… Пригласи в гости.