Время легенд (сборник)
Шрифт:
Впрочем, Джордан вел себя по-своему романтично… Не совсем так, как она себе представляла, но все же… А уж в постели показал себя потрясающе. Он чутьем угадывал, что нужно Слоун в каждый момент их близости, чего ждут ее тело и душа. Они не отрывались друг от друга всю вторую половину дня, всю ночь напролет! Слоун снова и снова хотелось его ласк, поцелуев, она вновь хотела ощущать его в себе. Слоун мечтала услышать от Джордана, что он любит только ее, хочет ее, счастлив с нею. Она таяла от нежности, вспоминая, как ночью он произносил эти слова.
Но… будить его она не стала.
Накинув
— А я-то думал, куда женщина делась.
Слоун как ужаленная обернулась. Джордан стоял в дверях ванной комнаты и, улыбаясь, смотрел на нее.
— Ты не спишь? — глуховато спросила Слоун, снова повернувшись к зеркалу.
Джордан сделал серьезное лицо.
— Я слышал, что после столь бурной ночи женщина обычно выглядит потрясающе: свежа, как утренняя роса, а на щеках расцветает нежный румянец.
— Я забыла вчера снять макияж, ты оказался таким проворным. — Ей не терпелось, чтобы он поскорее ушел.
Джордан смотрел на Слоун, как на ребенка, готового заплакать из-за пустяка, взял из ее рук кусочек ваты и стал вытирать им лицо.
— Не слишком ли много для одной мордашки. — Глаза Джордана искрились весельем.
Откинув голову, он любовался своей работой.
— Боже мой! Оказывается, под той современной рекламной картинкой скрывалась настоящая живая женщина! — Джордан торжественно коснулся ее лица, как художник, кладущий завершающий мазок на любимое полотно.
— Прекрати смотреть на меня, как на лошадь, которую ведут на продажу!
— Нет, ты не можешь сравниться ни с одной из моих лошадок, я не продам тебя ни за какие деньги, — он подмигнул ей. — Хотя, мне кажется, я тебе немножко льщу — или нет?
— Более тонкого комплимента за всю жизнь не получала.
Джордан притянул к себе Слоун, поцеловал в нос и ласково похлопал по нежному местечку пониже спины.
— Женщина, поторопись, в твоем распоряжении мало времени, через час мы уже должны быть в пути.
В воскресенье Джордан не поехал играть, и они на весь день остались в Онфлере. Пешком они спустились вниз, в старый город, к маленькой бухте. Узкие длинные улочки городка сбегали к берегу, старые дома смотрели в море, — на всем лежала печать истории. Они решили осмотреть местную достопримечательность — церковь Святой Екатерины, построенную в XV веке. Поднявшись затем наверх, зашли перекусить в небольшой ресторанчик, выстроенный в нормандском стиле. Отсюда открывался замечательный вид на Ла-Манш.
— Слоун, недавно я задал тебе один вопрос… личного характера. Но ты дала мне понять, что отвечать не хотела бы. Теперь… могу я снова спросить тебя о твоей личной жизни?
Слоун отвела глаза.
— Не то чтобы я не хотела говорить о ней… Просто задавать вопросы должен был кто-то один.
— Ну вот… Для начала и поменяемся теперь
Слоун опустила голову, уставившись в тарелку.
— Да мне и рассказывать-то, в общем, нечего, Джорди. До того, как я написала «Откровения», вернее, до того, как этот роман стал знаменит, я вела скромную и непримечательную жизнь. Родилась в Чикаго, все мои предки родом со Среднего Запада. Замечательные родители, очаровательный младший брат, прекрасная собака…
— И не менее очаровательный муж?
Слоун отрицательно покачала головой.
— Нет очаровательного мужа. И нет никого, кто бы претендовал на эту роль.
— У тебя сын. Ты его что, в капусте нашла?
Слоун подняла на Джордана глаза и улыбнулась.
— Иногда мне кажется, что в капусте… С сыном мне повезло. С ним я забываю об отце. Сын всегда ласков, никогда не делает ничего плохого… Не то что отец. Сын — мое счастье…
— А ты верила, что жизнь может тебе подарить иное счастье?
— Иногда — да, иногда — нет… А вообще-то счастье чаще всего бывает в книжках или в кино, — вздохнула Слоун.
Все выше поднималось солнце над горизонтом. День разгорался.
«Может быть, последний наш день», — подумала Слоун.
— Что с тобой? О чем ты грустишь? — Джордан нежно коснулся языком мочки ее уха.
— Вспоминаю… Твой недавний матч.
— Что-то ты слишком много вспоминаешь, женщина.
— Я раньше почему-то думала, что настоящие спортсмены… ну вроде тебя… ничем не занимаются всерьез, кроме своего спорта. — Слоун говорила, а Джордан целовал ее лицо, шею, грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже. — Спортсмены, конечно, закаленные люди, но ведь всему есть предел.
— За мою выносливость ты не беспокойся. — Джордан оторвался на секунду от своего чудесного занятия, — с тех пор, как мы с тобой здесь поселились, я, кажется, каждый день ездил играть. И, черт побери, небезуспешно. А потом… ты разве замечала мою усталость или тягу к воздержанию?
— Что ты, милый…
Они лежали рядом, полуобнявшись. Оба — нагие: темный, бронзовый от загара Джордан и снежно белая, светящаяся Слоун. Его рука легла на пышную грудь Слоун — нежить ее белоснежные холмы, другая пустилась вниз, к бедрам. В один и тот же миг им неудержимо захотелось самой близкой близости: Слоун почувствовала, как сильно и нежно, целуя то одну, то другую грудь, входит в нее Джордан, с каждым движением все глубже и глубже. Слоун выгнулась, с наслаждением отвечая на страстные поцелуи и проникновения мужчины. Ей хотелось только одного — снова, снова, снова…
Потом, придя в себя, она подумала: «Слишком много счастья — это несчастье. Это ошибка, за которую придется расплачиваться…»
Она разрешала Джордану все, потому что он покорил ее с первого взгляда. Но вправе ли она позволить себе это «все»?
В первый их день такие мысли даже не могли прийти ей в голову…
В финальном матче сошлись американцы и англичане, Джордан Филлипс и Макс Кенион.
Габи и Слоун в своем любимом «деревенском» секторе трибун с волнением следили за игрой. При каждом резком столкновении всадников сердце Слоун замирало.