Время любить
Шрифт:
На сей раз художник не удержался от смеха.
– Вы в это не верите, и вы правы! Это мадам Эрменгарда дала об этом знать! Один посланный ею человек…
– Она! Она осмелилась?.. И еще говорит, что она – моя подруга?
– Она и есть ваша подруга, Катрин, но она искренне думает, что вы никогда не сможете найти счастья с Арно де Монсальви.
– Не ее дело судить об этом! Есть вещь, которую Эрменгарда никогда не сможет понять: это любовь, моя любовь к мужу! Я прекрасно знаю, что при дворе герцога Филиппа словом «любовь» украшают самые разные чувства, среди которых плотское желание занимает первое место. Но моя любовь ничего общего с этим не имеет.
– Вы так думаете? – Ван Эйк отвел глаза, отошел от нее на несколько шагов и глухо сказал: – Ваше бегство надорвало ему душу, Катрин… и я знаю, что он до сих пор истекает кровью! Забудьте все, что вас мучает, и думайте только об одном: я только друг вам и только в этом качестве последую за вами завтра. Не усматривайте в этом ничего более! Желаю вам доброй ночи, прекрасная Катрин!
И прежде чем молодая женщина попыталась задержать его, он открыл дверь и вышел.
Ронсеваль
Начиная от полуразрушенных укреплений Сен-Жан-Пье-де-Пор, древняя римская дорога взбиралась вверх и так – восемь добрых миль, до перевала Бентарте. Дорога оказалась узкой, трудной. Древние каменные плиты были покрыты тоненькой корочкой льда. Катрин и ее спутники по совету земского судьи Сен-Жана предпочли пойти именно по верхней дороге, а не по той, что шла через Валь Карлос. Знатный господин тех мест и одновременно разбойник Вивьен д'Эгремон захватил дорогу через долину и действовал там вместе со своими дикими бандами. Конечно, солдаты-бургундцы, сопровождавшие мадам де Шатовиллен, соединившись теперь с теми, что служили охраной Яну ван Эйку, были хорошо вооружены, но первобытная дикость людей Вивьена д'Эгремона заставляла быть осмотрительными.
По мере того как они забирались все выше в горы, становилось все холоднее. По отрогам Пиренеев постоянно дул злой ветер, то прогоняя туман, то опять нанося его длинные ледяные лоскуты, которые сгущались вокруг них, иногда скрывая даже самые близкие скалы. Они вынуждены были спешиться и вести лошадей под уздцы, постоянно опасаясь свалиться. Катрин слышала, как бурчала и бранилась Эрменгарда: она с трудом шла вперед, и с обеих сторон ее поддерживали Жилетта де Вошель и Марго.
– Дрянь погода и дрянь страна! Стоило пойти по нижней дороге, где когда-то прошел император Карл Великий! Разбойники, мне кажется, менее опасны, чем эта дорога. Здесь хорошо только козам. В моем возрасте таскаться по скалам как старая ведьма!
Катрин не могла удержать улыбки. Повернувшись, она бросила:
– Ну-ну, Эрменгарда! Не ругайтесь! Вы же сами этого хотели!
С самого утра она шла молча, снедаемая грустными мыслями, от которых никак не могла отделаться, с любопытством разглядывая головокружительные пейзажи с пропастями и белыми вершинами гор. Где-то здесь исчез Готье. Борясь с трудной дорогой, таща за собой лошадь, Катрин не переставала думать о Готье. Иногда казалось, что из тумана вдруг возникала массивная фигура ее товарища, воскресала его доверчивая улыбка… Тогда горло у Катрин сжималось, и она вынуждена была на миг прикрывать глаза, чтобы сморгнуть набегающие слезы. Потом тень добряка-гиганта сменялась воспоминаниями об Арно, и сердце Катрин разрывалось от боли. В какой-то момент муки ее стали такими жестокими, что она захотела лечь на ледяные камни и ждать смерти… Только гордость и воля, которые были сильнее отчаяния, заставляли ее идти вперед.
Когда они оказались на перевале Бентарте, день начал склоняться к ночи. Ветер дул такими сильными порывами, что путники продвигались вперед согнувшись. Подъем кончился, но теперь нужно было идти по гребню. Небо нависало так низко, что казалось, протяни руку, и вот оно уже рядом.
В этом пустынном месте стояли сотни примитивных деревянных крестиков, оставленных паломниками. Катрин посмотрела на них с ужасом: ей показалось, что она стояла посреди кладбища! Усталость сковала ее, ноги болели, и вся она дрожала от холода. Да, очень твердо нужно было верить в чудо встречи с Арно, чтобы переносить столько мучений.
Дорога до приюта в Ронсевале показалась ей бесконечной. Когда наконец они увидели знаменитый монастырь, залитый лунным светом, Катрин не поверила своим глазам. Она увидела только фонари. Их несли человеческие руки, и эти фонари означали жизнь, тепло… Сжав зубы, она сделала последнее усилие, чтобы добраться до приюта; но, оказавшись там, рухнула в полном изнеможении.
Сидя на огромном камне возле очага, обернув ноги в козью шкуру, а в руках зажав миску с горячим супом, Катрин мало-помалу приходила в себя. Среди этой усталой и молчаливой толпы паломников скользили черные сутаны монахов. Они раздавали хлеб и суп, не делая различия между изящным посланцем Великого Герцога Запада и самым жалким из наваррских крестьян. Вдруг распахнулась дверь и в нее ворвался холодный ветер. Вошли два монаха в коротких мантиях с низко надвинутыми капюшонами. Они несли носилки с телом, обернутым в одеяло. Несколько голов поднялись при их появлении, но скоро опять опустились: больной или раненый, может, и мертвый – это так обычно в здешних местах. Монахи проложили себе дорогу к очагу.
– Мы нашли его у Прохода Роланда, – сказал один из них приору, который подошел к ним.
– Мертвый?
– Нет. Но очень слаб! В плачевном состоянии! Видно, на него напали разбойники, обчистили его и избили.
Говоря это, монахи поставили носилки перед камином. Чтобы дать им место, Катрин прижалась к Эрменгарде, машинально бросив взгляд на раненого. Вдруг она вздрогнула, встала и наклонилась над бесчувственным человеком, вглядываясь в исхудавшее лицо.
– Фортюна! – прошептала она сдавленным голосом. – Фортюна, Бог мой!
Это был первый луч надежды, появившийся из мрака. Ведь этот человек знал, где Арно. И вдруг он вот-вот умрет и ничего так ей и не скажет!
Один из монахов посмотрел на нее с любопытством.
– Вы знаете этого человека, сестра моя?
– Да… Я не могу поверить своим глазам! Это оруженосец моего супруга… Что же случилось с его хозяином?
– Вам нужно обождать немного и потом его расспросить. Мы сначала дадим ему лекарства для поддержки сердца, обогреем и дадим поесть. Дайте-ка нам заняться всем этим.
С сожалением Катрин отошла и опять заняла свое место у очага. Ян ван Эйк, который следил за развернувшейся сценой, подошел к ней и взял ее за руку. Рука была ледяной… Художник почувствовал, что молодая женщина дрожит.
– Вам холодно?
Она отрицательно покачала головой. Катрин не могла оторвать взгляда от этого худого и неподвижного тела, которое монахи растирали, а в это время приор подносил маленький флакончик к его бледным губам.
Энергичное растирание и лекарство начинали действовать. Чуть окрасились щеки цвета пепла, губы зашевелились; вскоре он открыл глаза и уставился на тех, кто ухаживал за ним. Приор улыбнулся: