Время любви
Шрифт:
— Что это? — обеспокоенно спрашиваю я.
— Посмотри. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Я все расскажу.
Почему-то дотрагиваться до пакета немного боязно. А все потому, что в таких пакетах обычно передают документы и официальные письма. И далеко не всегда приятного содержания.
Но я ошибаюсь. Решившись все-таки взять и открыть конверт, я выуживаю оттуда пухлую такую стопку фотографий — как большого формата, так и поменьше. Судя по цвету, качеству бумаги и краям, некоторые довольно старые, не меньше 30-летней давности. Некоторые — распечатанные уже на современном принтере. Но самая первая фотография, на которой я концентрирую свое внимание,
Без труда узнав людей на снимке, я чувствую, как сердце одновременно пронзает и щемящая нежность, и болезненный укол. Удивительно красивая пара, парень и девушка — молодые, полные сил и широко улыбающиеся — смотрят друг на друга, а не в объектив, и даже от бездушной глянцевой бумаги веет невероятной энергией и атмосферой любви.
Это мои родители — Софья и Сергей Карповы. Мои погибшие в самом расцвете сил и молодости мама и папа, такие любимые и невозможно прекрасные.
Мне невероятно сложно отвести от них взгляд. К сожалению, у меня не так уж и много их фотографий, особенно таких — сделанных явно задолго до моего рождения. На маме — темное школьное платье с белым фартуком, а ее волосы высоко зачесаны наверх в старомодной укладке. На отце — брюки и легкомысленно распахнутый пиджак. Одна рука — на мамином плече, вторая — в кармане. А волосы у папы непривычно длинные и вьющиеся, делающие его похожим на хулигана, а не на выпускника.
С трудом переведя глаза на фон, я вижу типичную школьную линейку — толпа разновозрастных школьников, с бантами, шариками и цветами. И длинную растяжку с надписью: “В добрый путь!”
Дрожащими пальцами я поднимаю фотографию вверх и смотрю на следующую. И снова оказываюсь очарованной, потому что без какого-либо труда выхватываю родителей из ровного ряда выпускников — мама с папой и тут вместе, трогательно обнимающиеся и явно наслаждающиеся не только праздником, но и присутствием друг друга в их жизни.
Я равнодушно проглядываю остальные лица — для меня совершенно обычные и одинаковые. Но в какой-то миг “спотыкаюсь” об одно лицо — неуловимо знакомое и близкое.
Поднимаю еще несколько снимков. И еще. И на каждом из них неожиданным образом вижу подле своих родителей это лицо.
Узнавание и понимание приходит не сразу. Но, оформившись, бьет тяжеленной дубинкой по голове.
Я поднимаю голову и смотрю прямо на Олега. Тот тоже глядит на меня — внимательно, пытливо и выжидающе. Опускаю глаза вниз, к снимку. И снова поднимаю вверх.
Это он, Олег. Тоже молодой, как и мои мама с папой. Высокий, невероятно худой, даже тощий, с длинными, как у хиппи, волосами и широкой, совершенно незнакомой самоуверенной улыбкой.
Совершенно другой человек.
Но я почему-то понимаю — это он. Определенно он. И ведь возраст даже подходит идеально — сейчас моим родителям тоже было бы по 44 года, если бы… если бы не авария семь лет назад.
Но вслух озвучивать свою догадку я отчего-то боюсь. Ведь я могу и ошибаться! Этот молодой человек на фото, подле моих родителей, искренне веселящийся вместе с ними и даже вальяжно обнимающий то маму, то папу, может быть, например, близким родственником Олега или просто, по какой-то нелепой случайности, оказаться одного с Должанским типажом.
Мне приходится глубоко вздохнуть и на секунду прикрыть глаза, чтобы успокоиться и взять себя в руки.
Ведь если я права… И если Олег был одноклассником и другом моих родителей, это может означать, что он очень хорошо меня знает. И я оказалась для него не просто случайной незнакомкой, а вполне себе конкретным, даже
Но я молчу. И так как фотографий в стопке еще полно, возвращаюсь к их изучению.
Чем больше я поднимаю вверх снимков, тем ближе я оказываюсь к настоящему. Вот этот снимок есть и у меня — мама и папа, в окружении родителей и немногочисленных друзей стоят на фоне роддома, а на руках у отца — Федька в конверте. Мама с счастливой улыбкой прижимает к груди огромный букет, а моя бабушка, уже тогда серьезно болеющая и оттого некрасиво ссохшаяся и сгорбленная, тоже здесь, надежно поддерживаемая своим сватом — отцом моего папы.
Очередной снимок сделан приблизительно в то же время — в общежитии, в котором родители жили во время своей учебы. В маленькой комнатке совсем негде развернуться, но папа выглядит вполне себе довольным, хоть и усталым — как, впрочем и его друг, в котором я снова узнаю Олега. На этот раз он коротко подстрижен и одет он в стильный деловой костюм, в котором уже куда как больше похож на себя настоящего. Улыбка уже не такая широкая и беззаботная, а глаза смотрят цепко и проницательно. Двое молодых мужчин склоняются над простой детской кроваткой, в которой лежит Федька — совсем маленький, смешной, но безумно хорошенький.
А вот на этой фотографии снова роддом. Только теперь уже на отцовских руках я в том же конверте, а Федька — у Олега на плечах. Потрясающе трогательный и удивительный снимок — у меня даже начинают глаза слезиться. И я порывисто подношу ладонь к лицу, чтобы поспешно стереть результат своих растревоженных чувств.
Остаток стопки я просматриваю куда быстрее, чем ее верхнюю часть. Из-за упрямо выступающих слез в глазах туман, и мне практически ничего не видно. Но даже несмотря на это я наслаждаюсь лицами своих родителей, немного болезненно реагирую на присутствие на некоторых из снимков Олега — крайне заметно, в отличие от мамы с папой, меняющегося и взрослеющего, — и уже совершенно не удивляюсь, когда на самой последней фотографии вижу себя, первоклассницу, в компании темноволосой девочки, а за нами — самого Должанского, покровительственно положившего свои ладони на наши с ней плечи.
Не сразу, но я вспоминаю имя этой девочки — Валя. Моя подружка и соседка по парте в начальной школе. Мы, бывало, ходили друг к другу в гости, иногда обменивались игрушками и, несомненно, поздравляли с Днем Рождения и иными праздниками.
Правда, в пятом классе мы обе обзавелись разными кругами общения, немного отдалились друг от друга, но в целом сохранили теплые приятельские отношения.
Вот тут я снова смотрю на Должанского — настоящего, теперешнего. Сидящего передо мной за столом и сосредоточенно сложившего на сцепленные в замок пальцы подбородок. Такого близкого, такого мною желанного…
Но по понятным причинам сейчас казавшимся мне практически незнакомым. И знакомым одновременно.
Удивительно, что у меня, за все мое пребывание в этом доме, почти ни разу не всколыхнулось даже легкое ощущение узнавания. Может, и было пару разу, но и тогда я отмахивалась от этой эмоции, ссылаясь на трепетное чувство влюбленности, когда кажется, что — вот он, мой человек. Моя вторая половинка.
Поразительно… Именно сейчас, когда я в моем сердце происходит целый калейдоскоп сильнейших чувств — от боли и тоски и до разочарования и осознавания своей любви — да-да, любви, теперь я это понимаю невероятно ясно! — я смотрю на Олега и понимаю, что видела его и знала. Но знала, как приятеля своих родителей, как отца своей подружки и потому не занимающего в моем маленькой детском сердечке много места.