Время надежды, или Игра в жизнь
Шрифт:
Машина тронулась с места и поехала привычным маршрутом: следующая остановка – университет. Стараясь хоть немного отвлечься от тягостных дум, Надежда обернулась к сыну:
– Антоша, что с курсовой?
Антон, явно не расположенный к разговору, флегматично протянул, глядя в окно:
– Да что ей будет, мам?
Максим посчитал своим долгом вмешаться:
– Ей-то ничего не будет, а тебя в армию заберут, если сессию завалишь. Как раз весенний призыв начинается.
Антона подобная тема совсем не привлекала, поэтому он раздражённо
– С чего бы это я её завалил? На четвертом-то курсе? Смешно, Максим, тебя даже слушать…
– Смешно будет, когда в армию загремишь. Им-то всё равно – четвертый курс или пятый… Знаешь, какой сейчас недобор?
Надежда примирительно похлопала мужа по плечу.
– Мальчики, ну хватит. Никуда он не загремит, Максюш, – никто ему этого не позволит сделать. Но, Антоша, программистов сейчас как собак нерезаных, нужно быть лучшим из лучших, чтобы где-то зацепиться. Поэтому учись, как следует…
Антон картинно закатил глаза.
– Господи, мам, мне 21 год почти! По всем меркам совершеннолетний! Женюсь, может, скоро, а вы меня всё воспитываете! Родите себе ещё одного ребенка и тренируйтесь на нём! Или внуков уже ждите…
– Антон, не хами! – заметила Надежда строго.
– Не, ну сколько можно воспитывать…
Машина затормозила у здания Воронежского университета. Максим повернулся к Антону и назидательно произнёс:
– Сколько нужно – столько можно. Давай, второй пошёл!
Антон с недовольным лицом вышел из машины, хлопнул дверцей и, не оборачиваясь, помахал рукой.
– Вот нахал! – сказала Надежда с улыбкой.
Максим, выруливая на дорогу, запел противным голосом:
– «Как родная меня мать провожала, так и вся моя родня набежала… Ох, куда ты, паренёк, ох куда ты? Не ходил бы ты, Антон, во солдаты»…
– Ещё один певец на мою голову! – возмутилась Надежда. – Мало мамы было с утра! Хватит издеваться! Сдаст он сессию, никуда не денется. А в армию я его не отпущу! Не для того он на таком сложном факультете учится, чтобы потом за год всё забыть. В программировании даже на день нельзя отстать! Я ему сама ногу сломаю, если надо будет. В армию он не пойдет – и точка!
Максим совсем не был расположен к такому разговору, поэтому ответил вполне миролюбиво:
– Не надо портить парня. Он должен отслужить, как все. Был бы мой родной сын – дал бы раз по шее, и весь разговор. Мои вон оба отслужили – живы-здоровы, мужиками настоящими стали…
Надежда, прищурив глаза, покачала головой, давая понять, что муж говорит полную ерунду. Максим, не обращая на неё внимания, продолжил:
– И с Антоном ничего не случится. Сейчас уже не та армия, Надюша. И служить всего год…
– Да?! Не та армия?! Да хоть бы и не та! Только там как гибли наши мальчишки, так и гибнут! Вот у меня пример – мой одноклассник, Женька Богомазов. Я тебе рассказывала сто раз. Как они с Савельевой любили друг друга! Куда там Ромео и Джульетте! Вся школа завидовала, даже учителя! И что? Ушёл в армию и не вернулся. Погиб в те же самые 20 лет… Как Антошке нашему сейчас… И Ленка всю жизнь одна, ни семьи, ни детей…
– Тогда был Афганистан, ты не сравнивай.
– А сейчас что, мало? Вон в Москве что творится… И война не нужна… Хотя это ведь и есть война. Будем первую полосу сейчас срочно перевёрстывать…
Надежда закусила губу и отвернулась к окну. Её снова, как волной, накрыла тревога за детей, родителей, мужа. И тут же мелькнула привычная мысль: «Вот если бы знать заранее… Столько бед можно было бы предотвратить… Столько людей спасти… Господи, ну всё бы отдала, чтобы вернуться назад… Всё бы отдала…».
Максим, видя состояние жены, больше не лез с разговорами. Он чувствовал Надежду, как никто другой, и всегда знал, когда её лучше оставить наедине со своими мыслями. Сейчас ему и самому было не по себе – как всегда, передалось состояние жены.
Они с самой первой встречи были словно связаны невидимой нитью – будто сообщающиеся сосуды, наполнены общими эмоциями и переживаниями. Если Надя грустила, Максим – где бы в это время ни был – тоже не находил себе места. А если проблемы случались у него самого, Надежда маялась даже на расстоянии, кожей чувствуя состояние мужа. Когда они были рядом, часто думали об одном и том же. Иногда вдруг продолжали разговор, начатый до этого мысленно. Это и веселило, и удивляло, и даже немного пугало. «Нет, а что ты хотела? – говорил Максим. – Мы же дуалы…».
Они и были дуалами – одним целым; двумя половинками разорванной фотографии; людьми, которые, с годами прорастая друг в друга, могут существовать только вместе, в общей на двоих реальности…
Машина притормозила у офисного здания, увешенного многочисленными табличками с названиями учреждений и организаций. Среди них выделялась крупная вывеска с надписью: «Городская газета».
Надежда порывисто обняла Максима и крепко, словно прощаясь на вокзале, его поцеловала. Максим погладил жену по пышным светлым волосам. Та, глядя ему в глаза, прошептала:
– Господи, вот так расстаёшься утром – и не знаешь, увидишься вечером, или нет… Мама права – страшно, страшно за всех… Это даже хуже, чем война… Я люблю тебя, родной. Люблю-люблю-люблю… Ты мне звони сегодня почаще, хорошо?
– Конечно, рыбочка моя. Всё будет нормально, не переживай. Я тоже тебя очень люблю. Ну всё, третий пошёл… Я вечером за тобой заеду!
Надежда вышла из машины, помахала Максиму рукой. Потом показала жестом: «Всё, езжай». Но Максим не уезжал – он с нежностью смотрел на жену: хрупкая фигурка в черном пальто, перетянутая поясом в тонкой, абсолютно девичьей талии; сапоги на высоченном каблуке – Надежда обожала каблуки, и хотя ноги в последние годы всё чаще болели по вечерам, а стопы ночами иногда сводило судорогой, так и не могла отказаться от шпилек…