Время не ждёт
Шрифт:
Деревня опустела. Отовсюду притоками тянулись подразделения, вливаясь на большаке в широкую живую реку. Тронулись в путь и зенитчики, обгоняя на сытых конях усталую пехоту. Они везли на лафетах пушек и на повозках одни подвижные части поворотных приспособлений. Основания же их, скрепленные из шпал, ввиду громоздкости, пришлось оставить, взяв лишь одни железные скобы крепления.
Немецкие пилоты действовали, сочетая хитрость с коварством. Они бросали на колонны мелкие бомбы или гранаты, принуждая людей рассыпаться и залегать, затем, когда те ложились, сыпали на них металлические стрелы. Рассредоточенные лежачие люди намного увеличивали шансы поражения стрелами. Зная об этом, солдаты после разрыва бомб быстро вскакивали на ноги, однако вражеские летчики опять бросали бомбы, заставляя их снова ложиться. Звук падающих стрел напоминал Игнатьеву свист, издаваемый крыльям неожиданно взлетающих с земли диких уток. Некоторые из залегших солдат больше уж не вставали, пригвожденные стрелами к каменнотвердой, сухой земле. Санитарные повозки везли раненых. Фельдшеры и санитары на ходу перевязывали раны. Игнатьев даже на фронте не смог привыкнуть к виду крови. Он отвернулся от изуродованных осколками бомб и стрелами лиц, рук, ног, бедер, болезненно поморщился и погнал лошадь к своим орудиям, мучительно думая о беззащитности наземных войск против вражеской авиации, не зная как и чем помочь обуздать распоясавшихся немецких коршунов.
Наконец, в небе показалось несколько русских самолетов. Завязался короткий воздушный бой. Один самолет противника загорелся, накренился набок. Пламя заплясало над его крылом, и он камнем устремился вниз. До самой земли его сопровождали ликующие выкрики натерпевшихся страху солдат..
Колонна продолжала движение на восток.
Так началось большое отступление 1915 года на Северо-западном фронте.
Заняв Шавли и Либаву, немцы наращивали удары с перерывами, атакуя русских на Риго-Шавлинском направлении. Создалась выгодная обстановка для продвижения немцев к Митаве и Вильно. Эти города вскоре также пали. Образовались гигантские клещи: германские армии выдвинулись с юга со стороны Галиции и с севера — со стороны Прибалтики, угрожал окружением. Русские войска отступали медленно, с боями, нанося врагу серьезные потери. А иногда удавалось и задержать немцев на некоторое время. Тогда зенитные батареи располагались возле какого-нибудь узлового населенного пункта.
...Как-то повелось, что Игнатьев всегда квартировался вместе с Дмитриевым. Это мешало Игнатьеву встречаться у себя дома с пятеркой гвардейцев, вести с ними политические беседы. К Дмитриеву он относился хорошо, но свою связь с солдатами от него тщательно скрывал. Приходилось проводить беседы с солдатами порознь, во время ночного обхода позиций, а иной раз — под предлогом занятий.
Командир дивизиона получил повышение, и на его место назначили Рощина. Командиром четвертой батареи вместо Рощина стал подпоручик Дмитриев. Солдаты кипели от ярости, что именно «ирод» Рощин повышен в должности и в чине. Он стал штабс-капитаном. «Теперь будет лютовать пуще прежнего», — говорили они с досадой. И солдаты не ошиблись. Рощин был неумен, поэтому сразу же, как только его повысили в должности, сделался зверем, стал еще безобразнее прежнего обходиться с людьми. Он выстраивал в батареях гвардейцев и за недостаточно высоко поднятую голову, за пряжку пояса, смещенную с центра живота, до полусмерти избивал солдат. Как-то он выбил у Фокина два зуба. Возмущенный Игнатьев начал, было, стыдить Рощина за садизм, но Рощин пришел в ярость и пригрозился раз навсегда покончить с «солдатским адвокатом», подрывающим дисциплину. Но одно обстоятельство помешало исполнению этой угрозы, и штабс-капитан, неузнаваемо изменившись, вдруг начал заискивать перед Игнатьевым. Случилось это так: однажды проснулся Дмитриев рано и вновь увидел прапорщика, сидящего за столом в кителе и сапогах.
— Александр Михайлович! Вы что, опять всю ночь загадку решали? — спросил подпоручик.
— Да, загадку, но на сей раз намного более сложную.
— Чем же?
— Тем, что я за нею сижу много ночей, а нынче засиделся до утра и, наконец, решил.
— Любопытнейший вы человек, и даже, извините, может быть, чудак-человек. На что вам сдались в наше тяжелое время эти карточные загадки? — сказал с досадой Дмитриев и присел.
К своему удивлению, он не обнаружил на столе никаких карт. Перед Игнатьевым лежали вразброс листы бумаги с эскизами и законченными чертежами какого-то прибора, сделанные простым карандашом. Несмотря на бессонную ночь, Игнатьев выглядел бодро, был весь наэлектризован, одухотворенные глаза его как-то необычно горели.
— Что это такое? — заинтересовался Дмитриев.
— Дмитрий Валерианович! — начал издалека Игнатьев, — как вы полагаете: если на наших глазах совершается резкая перемена в какой-либо отрасли, то есть революционный скачок, то с этим явлением, если оно угрожает нам, не следует ли бороться тоже революционными средствами?..
Дмитриев непонимающе замигал глазами:
— «Явление... угрожает нам... бороться революционными средствами...» Непонятные, если не странные речи при нынешнем положении.
— Я хочу объяснить зам попроще, — продолжал Игнатьев.
— Очень прошу.
— Аэроплан по сравнению с наземными видами оружия является несомненно подлинной революцией в технике, не правда ли?
— Ах, в технике! Согласен. Правильно.
— Бороться с этим новым оружием нельзя старым» средствами, как нельзя было в свое время бороться против аркебузов с помощью лука и копья, — тоже согласны? Так. А почему же мы стреляем по аэропланам из пушек с прицелами, предназначенными для стрельбы по наземным целям? Может ли это принести результат, как бы мы ни обучали и ни наказывали наших солдат? Известный историк техники инженер Рюмин дает на этот вопрос отрицательный ответ. Он считает, что громадным затруднением для прицела по аэропланам является то обстоятельство, что они могут перемещаться во всех направлениях, а не только в одной плоскости, подобно морским судам. Попасть в аэроплан из орудия с обычным прицелом можно лишь случайно. Наш опыт подтверждает выводы Рюмина. Мы можем попасть в аэроплан так же наверняка, как можно попасть зернышком проса в летающую муху. До сих пор даже случай нам не улыбнулся. Наша батарея и дивизион три месяца без толку обстреливают небеса, и непонятно, почему их орудия называются противоаэропланными. Что же, по-моему, нужно сделать, чтобы достичь успеха в стрельбе? Нужна, с вашего разрешения, революция в прицельном деле, нужен прицел, автоматически определяющий высоту полета аэроплана, угол прицела, расчет упреждения.
— Так вы хотите сказать, Александр Михайлович, что спроектировали такой автомат? — спросил, все еще не веря, Дмитриев.
— Мне кажется, что да. Вот, прошу вашего внимания, а если одобрите, то — и вашего разрешения на рапорт по команде.
Игнатьев начал объяснять Дмитриеву устройство своего прибора для стрельбы по движущимся целям. С каждой минутой его рассказ все больше захватывал подпоручика. Остроумное устройство прибора, оригинальность идеи, безукоризненная логика расчетов изумили его.
— Это действительно может стать революцией в прицельном деле, — воскликнул Дмитриев, похлопав Игнатьева по плечам обеими руками. — Вы решили, друг мой, задачу, которая заинтересует всех артиллеристов русской армии, если не больше. Не зря вы головоломками увлекаетесь. Блестяще! Завидую я вам.
В тот же день Дмитриев написал рапорт Рощину. Однако, опасаясь, что тот загубит дело, окольными путями о проекте Игнатьева дал знать штабу бригады. Командир бригады потребовал от Рощина рапорт и чертежи... Штабс-капитан сам поскакал на коне к генерал-майору и собственноручно представил документы, хвала изобретение. Через несколько дней Игнатьев делал доклад в штабе бригады. Проект одобрили, а самого изобретателя откомандировали в походную ремонтную артиллерийскую мастерскую изготовить противоаэропланный прибор. Для линз отпустили два бинокля.
Отныне Игнатьев двигался на восток вместе с мастерскими. В деревне, в поле, на самых коротких остановках он трудился над прибором, привлекая к работе слесаря и токаря.
Четыре месяца отступали. За это время русские войска, оставив западные земли, вышли на линию Западной Двины, притоков Немана и Припяти. С ликвидацией свенцянского прорыва в начале октября закончилась эпопея отхода русских войск. Началась длительная позиционная война. Лейб-гвардии 2-я артиллерийская бригада заняла позиции, не доходя до Молодечно, в районе села Марково и станции Пруды.
К этому времени противоаэропланный прибор был готов к испытаниям.
Идут дожди. На полях преют побуревшие копны льна. Доносится отдаленный гул орудий. Вчера гул слышался слабее, сегодня — сильнее, а завтра?.. «Завтра война докатится до нас, и тогда станет кругом пусто, точно Мамай прошел. Какой тогда резон вывозить лен с поля», — говорят крестьяне.
Медленно идут дни. Гул пушек больше не приближается к селу. По жнивьям полей и опушкам лесов ложатся межи войны. Грозно хмурятся друг на друга брустверы противостоящих окопов. Похоже, что немцу, наконец-то, поставлены преграды. С полей понемногу вывозят лен, сушат его, готовят к тереблению. На гумнах возобновляется страда. Тяжело бабам. Сердобольные солдаты жалеют их и пристраиваются в помощники к молодым льнотеребильщицам. Война бушует попрежнему, а жизнь идет своим чередом...