Время не ждёт
Шрифт:
В конце мая Игнатьев закончил оборудование пушек поворотными приспособлениями, и батарея Рощина стала называться противоаэропланной. С тех пор она находилась на приличном расстоянии от передовой линии, и офицеры расквартировывались в деревнях.
Германские пилоты с каждым днем наглели все больше и больше. Эскадрильи самолетов бомбили русские позиции и бросали теперь смертоносные стрелы не так безуспешно, как прежде. Зенитчикам работы хватало, нехватало лишь снарядов. Но в нелетные дни и вечерами зенитчики скучали от безделья, скучали и офицеры. Пожалуй, ни на кого так разлагающе не действовала позиционная война, как на офицера-зенитчика. За неимением других дел живущие своей, отъединенной от солдат, узко кастовой жизнью, офицеры проводили время за пулькой, играя ночи напролет, бесшабашно пили водку.
Офицеры собирались в избе у Дмитриева, рассаживались за громадным старым столом и начинали баталию. Перед игрой картежники подогревали себя водкой. Азарт разгорался очень быстро, и деньги летели с необыкновенной легкостью. Шум, крики, полупьяные споры не умолкали до утра. Гудела изба, окутанная плотной мглой табачного дыма, заплеванная, засоренная сотнями окурков, пеплом, спичками, обрывками бумаги.
Как-то перед очередной пулькой один из офицеров доказал сложную карточную головоломку. Он уверял, что сколько ни предлагал людям эту загадку, никто не мог ее решить. Игроки долго пытались раскрыть суть хитроумной комбинации, но не смогли.
В восемь часов утра Дмитриев проснулся и увидел сидящего за столом прапорщика.
— Александр Михайлович, вы не спали? — спросил Дмитриев, протирая заспанные глаза.
— Знаете, я ведь решил, — сказал Игнатьев, вместо ответа. — Чертовски остроумная штука, вот посмотрите...
— Позвольте, вы кажется говорили, что в жизни карт не держали в руках. А теперь/ какая же это муха укусила вас?
— Муху зовут головоломкой, — ответил Игнатьев, зевая.
— И вы из-за нее не спали целую ночь?
— Понимаете, никак не получалось, и я не мог спать.
— Вы держали пари с кем-нибудь?
— Нет, я решил головоломку исключительно из любопытства. С детства страдал этим. Трудные загадки, ребусы в журналах были для меня египетским наказанием.
— Это род болезни. Впрочем, одному качеству — упорству — в вас я завидую. С этим качеством можно делать дела поважнее.
— Благодарю за комплимент. Давайте лучше я вам покажу, как она решается, удивительно умная штука.
Ознакомившись с секретом разгаданной головоломки, Дмитриев вежливо похвалил Игнатьева. Разговаривая, оба вышли в сени умываться. Холодная вода из колодца освежила утомленного бессонной ночью Игнатьева. Вытираясь полотенцем, он вдруг остановился, стал прислушиваться к отдаленному, но хорошо знакомому, нарастающему жужжанию. Летели «альбатросы». Месяца два прошло со дня гибели Соколова. С тех пор авиация врага непрерывно появлялась над русскими войсками, активизируя свои действия. А в последнее врем* немецкие самолеты стали назойливы, как мухи.
Зимой войска Северо-западного фронта вели бои в районе Мазурских озер и позже — в районе Августовских лесов. Потерпев ряд серьезных поражений, русские перешли в середине марта в оборону. Угрожающее положение на юге вынудило Ставку перебросить туда свои резервы и часть действующих сил Северо-западного фронта. Собрав мощный кулак у блокированного города Перемышля, русские после упорных боев разгромили австро-венгров, заняли город и взяли в плен свыше 122 тысяч вражеских солдат и офицеров.
Победа русских войск получила широкий отзвук в Европе. Германское командование решило любой ценой восстановить свой престиж. Оно начало стягивать на южный фланг большие силы, в числе которых находились и вызванные с франко-бельгийского театра военных действий четыре ударных корпуса. Тем временем русские-войска обессилили в боях за Перемышль, Галицию, Карпаты. Этим воспользовался генерал Макензен и прорвал оборону русских в районе Тарнов-Горлице. Успех, одержанный после массированной артиллерийской подготовки, немцы безостановочно развивали в течение месяца и в начале июня заняли линию реки Сан и город Перемышль. Затем они полностью вытеснили русские войска из Галиции, овладели Львовом и многими другими городами.
Еще до Тарнов-Горлицкого прорыва, чтобы отвлечь внимание русского главного командования от юга, германские дивизии демонстрировали ложное наступление на войска Северо-западного фронта. Во время одного из таких «наступлений» и погиб любимец батареи Василий Соколов. Противник вел такой шквальный артиллерийский огонь, что каждый раз его принимали за действительную подготовку к решительному наступлению. Эти адские инсценировки немцы повторяли через четыре-пять дней, сковывая силы русских.
Игнатьев добежал до орудий, установленных в версте от деревни. Рощин прискакал на коне несколько раньше и командовал огнем. Чупрынин ловко поворачивал орудие за хобот вместе с «пьедесталом» и после каждого выстрела чертыхался:
— Ни черта эта «техника» не стоит!
— Ничего не поделаешь. Цыган бреется серпом, — утешал Татищев.
— Напрасная стрельба, — сказал в свою очередь Игнатьев Рощину. — Раньше германские пилоты хоть немного боялись, а теперь привыкли к нашим безобидным зенитным орудиям.
— Что же вы предлагаете, прапорщик?—спросил Рощин.
— Ничего не предлагаю, а лишь констатирую факт.
— Для этого не требуется офицерской эрудиции. Вот тот мерин, что пасется на лугу, может с успехом сделать подобные умозаключения, — грубо сострил поручик.
— Однако я не вижу, чтобы вы делали более глубокие умозаключения, — беззлобно ответил прапорщик.
Необычной силы гул, шедший со стороны фронта, заставил обоих офицеров прекратить перепалку.
Рокоча моторами, в небе кружились аэропланы, словно стая хищных птиц, заметивших в поле умирающего воина. Некоторые летали над дорогами, бросая на •обозы гранаты и стрелы. Русские, испытывая недостаток в снарядах, отстреливались вяло, изредка. Зато немцы не скупились, наполняя воздух несмолкаемым завыванием и свистом снарядов, гулом орудий и раскатами разрывов. Высоко вздымались желто-серые облака дыма и пыли, заслоняя ох зенитчиков панораму боя.
— Кажись, на этот раз герман не шуткует, — заметил солдат.
— Ты как в воду глядишь, — сказал другой, увидя скачущего на взмыленном коне связного.
Подскакав к батарее, молодой кавалерист, задыхаясь от волнения, отдал честь офицеру и подал пакет. Затем повернул разгоряченного коня и погнал его к батарее Дмитриева. Поручик вскрыл пакет, блеснув стеклами очков. Щеки его побледнели. Упавшим голосом он сказал Игнатьеву:
— Немцы на флангах прорвали фронт. Приказано немедленно отступать... Орудия спустить с установок! Быть готовыми к стрельбе по наземным целям! — Отдав приказание, Рощин вскочил в седло, пустил коня рысью, перешел на галоп и скрылся по дороге в деревню.
— Это куда же его нечистая понесла? — спросил Коровин.
— Чемодан спасать, — ответил Чупрынин, разбирая установку.
— Ну, нет. Скорее, сам спасается от «чемодана».
Вдали, расширяясь и повиснув в безветренном воздухе, возник черный густой клубок дыма. Секунд через десять донесся гулкий взрыв. Это и был «чемодан»—тяжелый немецкий снаряд. С жутким визгом и фырканьем разрезали «чемоданы» плотный воздух и с грохотом рвались, подымая огромные черные фонтаны земли и копоти. «Чемоданы» рвались как раз там, где проходила дорога, связывавшая передний край с тылом. По ней-то и били немцы из дальнобойных орудий, стремясь перерезать путь отступления русских. На дорогах, соединяющих урочище с большаком, сперва показались одиночные телеги, двуколки, кухни, за ними — солдаты. Вскоре движение отступающих войск превратилось в беспорядочный поток обозов, артиллерии, пехоты. Серые людские массы потекли в желтоватом мареве дорожной пыли, то разбегаясь врассыпную по обочинам, то вновь собираясь в колонны. И над ними, как шмели, зловеще гудели самолеты. Впервые зенитчики видели в небе такое множество самолетов, и их мучил жгучий стыд за то, что приходится снимать орудия с установок, вместо того чтобы гвоздить снарядами в самую их гущу.