Время не ждёт
Шрифт:
Невдалеке от одной из таких землянок стоял на привязи артиллерийский конь. Младший фейерверкер Иван Чупрынин чистил боевого друга, умиротворяя его то лаской, то крепким словом. Открылась фанерная дверца землянки, и из нее поднялся аккуратно одетый офицер с черными бархатными петлицами, с таким же околышем фуражки. Лейб-гвардии прапорщик чуть вскинул голову, жадно вдохнул чистый воздух, деловито оглядел небо. Погода была отличная. За дальним урочищем к небу прилип аэростат противника. Он корректировал частый огонь своих батарей. Иван Чупрынин выпятил грудь и громко произнес:
—
Справа ухнули снаряды. Разрывы эхом отдавались по лесу.
— Кидает немец-то, — тихо сказал гвардеец и еще тише спросил: — Газетки нет ли, Александр Михайлович?
— Будет скоро, — ответил Игнатьев.
Офицер и солдат знали друг друга по совместной службе во 2-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде. Тогда Игнатьев и Чупрынин наедине тоже обращались один к другому по имени и отчеству. А на фронте они сблизились еще больше, проведя вместе в тяжелых боях десять месяцев.
Военные действия начались в России с маленьких удач, быстро сменившихся большими неудачами. На западе немцы наступали на Париж. Охваченные паникой, французские министры настояли перед Николаем о срочном наступлении русских войск. Варшавская и Виленская армии вторглись в Восточную Пруссию, чтобы оттянуть силы немцев с франко-германского фронта. Под Сталюпененом и Гумбиненом немцы были разбиты. В ответ германское командование бросило резервы, предназначенные для западного театра, и разгромило русские корпуса. Потери были огромны. Но Париж был спасен.
Лейб-гвардии 2-я артиллерийская бригада в составе гвардейского корпуса поступила в распоряжение командующего Северо-западным фронтом генерала Жилинского. Корпус с ходу двинули на фронт. Воюя при острейшем недостатке снарядов, русские понесли большие потери, но врага остановили.
Прапорщик Игнатьев вначале занимал должность офицера по снабжению батарей боеприпасами, а в последнее время был назначен помощником командира батареи. Идя вместе с Чупрыниным к огневым позициям, Александр Михайлович увидел под высокой елью солдата Соколова, стоящего под ружьем.
— Что это с ним произошло? — спросил он младшего фейерверкера.
— Командир батареи Рощин приказал ему доставить капитану Ромадину донесение, — ответил Чупрынин.—Вася в сумерках заплутал на незнакомых лесных стежках и доставил бумагу с опозданием на два часа одиннадцать минут.
— И что же было дальше?
— Дальше поручик Рощин приказал ему стоять под ружьем два часа одиннадцать минут не евши и по команде «смирно».
В часы боя Василий Соколов всегда находился на передовой. Он ловко лазил на верхушки деревьев и, спрятавшись в ветвях, направлял огонь батареи. Гвардейцы любили юного наблюдателя с веселым лицом и зоркими глазами. За бесстрашие и точную корректировку огня они прозвали Васю Соколова «Соколенком». Вася очень любил Игнатьева за доброту и умение рассказывать удивительные истории о страшных рыбах, зверях, о машинах и науках. Игнатьев тоже относился к нему с трогательной теплотой, и жаль ему было видеть хорошего солдата под ружьем.
Чаще стали ухать снаряды. Один из них пронзительно засвистел. Игнатьев и Чупрынин пригнулись. Снаряд разорвался недалеко. К орудиям подошел Рощин, принял рапорт, вяло поздоровался с Игнатьевым. Повыше среднего роста; крупнолицый, с большим ртом, в очках, Рощин избегал встречи с чужим взглядом. Приказания он давал, глядя в землю или в сторону, говорил сквозь зубы. И где бы он ни появлялся, всюду он привносил неприятное и грубое. Готовясь к стрельбе, оба офицера расположились возле телефона, в расширенной части траншеи, где были устроены земляные сидения.
На первые же выстрелы батарей бригады враг ответил бешеными огневыми налетами. Орудия русских стояли на площадках, углубленных в землю, и были защищены с фронта и с флангов надежными брустверами. Они отвечали на вызовы немецкой артиллерии лениво, одиночными выстрелами. Берегли снаряды.
Все солдаты были более или менее прикрыты от огня, кроме Васи Соколова. Он стоял под ружьем шагах в сорока от командного пункта батареи уже около часа, испытывая тупую боль в мышцах левой руки, шеи, в ногах. Все тело ныло, и никто не имел права избавить Васю от этой пытки неподвижного стояния, никто, — кроме самого поручика Рощина. Думая, что командир забыл о юноше, Игнатьев спросил его:
— Вы не отправите Соколова на наблюдательный пункт?
— Туда послан другой гвардеец, — сухо ответил поручик.
— Однако Соколов — лучший наш корректировщик. Ответа не последовало. Оба офицера склонились над картами. С новой силой заговорили орудия врага. Вдали послышались частые гулкие разрывы. Грохот все нарастал и нарастал, прокатываясь смертоносным валом по оврагам и опушкам лесов. С жутким завыванием, визгом, грохотом обрушился стальной шквал на сухой грунт, на деревья, вспорол, разворотил землю, обезобразив все вокруг. Гвардейцы прижались к земле. Соколов продолжал стоять. Игнатьев переждал налет и взглянул в сторону ели. Юноша был цел и невредим.
— Нет, это неслыханно, зачем вы подвергаете риску жизнь солдата? — снова заговорил Игнатьев.
— Мы все рискуем, война! — буркнул Рощин.
— Позвольте, поручик, ведь он стоит под обстрелом, вытянувшись во весь рост.
— И прекрасно. Так он лучше поймет, чего стоит его проступок.
— Это жестоко, бесчеловечно, не делайте из него мишени! Отложите исполнение меры наказания, — повысил голос Игнатьев.
— Знайте, прапорщик, свое место и не учите. Выстоит ваш фаворит, ничего страшного с ним не случится.
— Да поймите же вы, ведь убьете его, понимаете, убьете юношу, и это будет омерзительной жестокостью с вашей стороны, — не выдержав, закричал прапорщик, наседая на поручика и трясясь от ярости.
— Но, но! Не напирайте, не устраивайте театра, не играйте роли адвоката этих скотов, а то доиграетесь! — вспылил Рощин, хватаясь за эфес шашки.
Пожилой усатый телефонист злобно взглянул исподлобья на поручика, насторожился. Крики гвардейцев ближайшего орудия прервали ссору офицеров.
— Вася! Соколов! Давай к нам! Не слушайся этого ирода! — звали солдаты юношу, ругая на чем свет стоит Рощина.