Время новых дорог
Шрифт:
– Откуда здесь цветы?
Улыбку на лице Пустовойта сменило непритворное удивление. Даже растерянность.
– Цветы? Какие цветы? Не должно быть никаких цветов.
Зарубин отыскал на полке у входа какую-то банку, наполнил ее водой из стоявшего рядом ведра:
– Надо в воду поставить, а то пропадут…
Пристроив цветы посередине накрытого стола, он повернулся к растерянно уставившемуся на них Пустовойту и нарочито начальственным тоном спросил:
– Не пора ли созывать местное население? Времени у нас в обрез.
– Времени у нас вагон и маленькая тележка. И останется еще для приведения в порядок личных дел.
– Не понял, – нахмурился Зарубин.
– Это у меня поговорка такая. Когда я вижу, что события начинают выходить из-под контроля, позволяю себе расслабиться и немного отдохнуть.
Неожиданно для собеседника он улегся на нары, с удовольствием вытянулся и закрыл глаза. Но уже через несколько секунд сел и, не открывая глаз, снова задал почему-то так взволновавший его вопрос:
– Странно, откуда цветы?
– Почему это так тебя беспокоит? Мало ли что…
– Вот именно – что? Тысячу раз зарекался – в важных делах ни на кого не полагаться, только на себя самого. Стоит что-то не учесть, сразу начинаются сюрпризы.
Словно в подтверждение его слов распахнулась входная дверь и вошел Голованов. Остановился в дверях, отряхиваясь от снега и разглядывая гостей, которых сегодня уже не чаял увидеть.
– А я еще сдуру надеялся, что минет нас чаша сия. Недооценил, выходит.
Зарубин подошел к нему, крепко пожал руку:
– Ну, здравствуй.
– Здравствуй, Толя. То есть Анатолий Николаевич. Все такой же – энергия через край, глаза стальные, движения быстры, он прекрасен… Вы как? По воде, аки по суху?
– Скорее по суху, аки по воде. Выбросили на старую площадку, а оттуда уже через тайгу напрямик. Ну и по реке соответственно, – нехотя объяснил Пустовойт, которому явно не понравилось запанибратское отношение Голованова к Зарубину.
– Мы сейчас одного такого храброго еле выдернули. А второго даже спасать пришлось. Пошел пешком по реке к северным оленям в гости.
Голованов скинул полушубок, подошел к столу, разглядел початую бутылку, налил себе, выпил.
– Извините… Замерз, как цуцик. Вы как, согрелись?
– Вполне, – буркнул Пустовойт.
– Значит, понадобился все-таки наш участок? – не утерпев, поинтересовался Голованов.
Уловив скрытый подтекст вопроса, Пустовойт решил слегка приоткрыть карты.
– На сегодняшний день самая заветная мечта Анатолия Николаевича, чтобы вас из аутсайдеров прямиком в лидеры. Не возражаешь?
Голованов насмешливо фыркнул:
– За честь, конечно, спасибочки, а только в аутсайдерах лучше. Зарплата та же, а спокойствия во много раз больше.
– С каких это пор ты стал любителем спокойствия? – поинтересовался Зарубин.
– С тех самых, когда окончательно понял, что личная инициатива и энтузиазм приветствуются лишь в заранее согласованных с вышестоящим начальством пределах. Жить сразу стало лучше и веселее. Разрешите еще одну? – плеснул он себе в стакан коньяк. – Продрог до костей…
Выпил, разыскал что-то на столе зажевать. Повисла неловкая пауза. Снова стали слышны завывания ветра, в которые неожиданно вмешался гул подъехавшей к заежке машины.
– А где же ваша прекрасная коллега? – решил перехватить инициативу предстоящих событий Пустовойт. – Такой стол соорудила… Мы, между прочим, с голоду помираем.
– Насчет коллеги… – сразу переменил свой насмешливый тон на тон явно вызывающий Голованов. – Ставлю в известность… Час назад… – он посмотрел на часы, – три часа назад я предложил ей выйти за меня замуж.
– Ну и как? – явно довольный неожиданным поворотом разговора, насмешливо поинтересовался Пустовойт.
– Сказала, что подумает.
– А ты еще был категорически против ее приезда, – глядя на замершего посередине заезжей Зарубина, довольно бестактно напомнил Пустовойт.
– И сейчас категорически против. За все буду отвечать я один.
– Что, надо за что-то отвечать? – не поворачиваясь к Голованову, спросил Зарубин.
– Всегда надо за что-то отвечать, когда приезжает начальство. Иначе приезжать ему никакого смысла.
– Она что, любит тебя? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил Зарубин.
– Считаешь, что невозможно, исключено?
Зарубин наконец повернулся к нему:
– Я просто спросил: любит ли она тебя?
– А вы что, Анатолий Николаевич, верите в любовь? Может, сам кого-нибудь безумно любишь, в чем, извини, неплохо зная тебя, весьма и весьма сомневаюсь? А вы, Борис Юрьевич, любили когда-нибудь безумно и безоглядно? Тоже сомневаюсь. Это пацаны еще могут трепаться о высоких чувствах и воображать, что они единственные и неповторимые. Да и то вряд ли. Сейчас они не хуже нас во всем разбираются. Про любовь они говорят больше по привычке, а смысл вкладывают совсем другой. Сейчас не любят, сейчас занимаются любовью.
– Откуда тогда здесь эти цветы? – показал пальцем на букет посередине стола Пустовойт.
– Не вы разве? – искренне удивился Голованов и, демонстративно пожав плечами, потянулся было за бутылкой. Но в это время послышались голоса, шаги на крыльце, распахнулась дверь, и в заезжую ввалились все остальные ее обитатели и прибывшие гости. Первыми вошли Наташа и Веселов, следом босиком, в тулупе и трусах нарисовался Кодкин. За ним ворох его мокрой одежды занес Ефимов. Последним с большой охапкой дров вошел Старик, с грохотом свалил их у печки и, разглядев, что дрова почти догорели, стал подкидывать в топку полено за поленом, не обращая внимания на собравшихся в его заезжей знакомых и незнакомых людей.