Время освежающего дождя
Шрифт:
А Магдане надо помочь избавиться от нежеланного жениха. Когда наступит час, «барсы» вспомнят слова Вардана: «Нет несчастнее и пугливее княжны Бараташвили, как нет краше ее и благороднее».
– Не верю! – выкрикнул Даутбек. – Разве может у змеи родиться голубь?!
– Может! И даже у голубя – змея, иначе чем объяснить рождение Зураба у доблестного Нугзара?..
Похвалив Ростома за пример, Саакадзе обсудил с друзьями дальнейшие действия. Он посоветовал Димитрию усилить надзор за Арша, а весной станет известно, где начинается подземная дорога к замку Марабды. Посеянные пчеловодом зерна тыквы дадут если не плоды, то цветы непременно…
Тбилиси ликовал. Эти шестьдесят
Немало способствовали веселью две свадьбы дочерей Саакадзе, которые он праздновал вместе.
Княгиня Нато недовольна: рассеивается внимание; но Моурави торопился – свадьбы должны послужить поводом для съезда светлейших и царя Имерети, а это необходимо для закрепления достигнутого им во время поездки соглашения.
Раньше других прискакали «барсы» с семьями, потом, скопом, ностевцы. Наконец приехал и Папуна. Он вздыхал: хотя и тяжело было бросить Тэкле на своеволие сумасшедшей судьбы, но, вернувшись из Картли, Датико передал просьбу Русудан поторопиться, ибо Георгий без Папуна не поведет дочерей под венец, и вот он, Папуна, переодетый шейхом, день и ночь гнал быстроходного верблюда.
Папуна подробно рассказал о происходящем в Гулаби: Али-Баиндур чуть не пустился в пляс, когда азнаур Датико привез от царицы Мариам письмо к царственному пленнику. Золотыми чернилами было старательно выведено, что Тэкле укрылась в монастыре святой Нины, но, увы, молодая царица Картли от горя потеряла память. Пусть светлый Луарсаб утешится, – Тэкле никогда не приносила ему счастья, лучше покориться милостивому из милостивых шах-ин-шаху, и тогда будет у него не одна, а сотни прекрасных жен.
От свирепого хана скрыл Датико, что сведения о Тэкле он сам доставил обрадованной ведьме. А письмо сыну она написала под диктовку настоятеля Кватахеви.
Али-Баиндур тут же собственноручно переписал послание царицы и немедля отправил в Исфахан шаху, с злорадной припиской: «Пусть Булат-бек у себя под усами ищет безумную жену безумного царя, а ему, хану, аллах послал хорошее чутье, и он знает не только что делается в пределах его глаз, но даже в стенах гаремов некоторых надменных ханов…»
Папуна говорил, что в тесном домике Тэкле все облегченно вздохнули, ибо не прошли и две луны, как Булат-бек убрал из Гулаби своих лазутчиков, а тех, кто рискнул остаться, Керим, под одобрительный смех Баиндура, лично выгнал за черту крепости.
И Папуна невесело закончил: пробраться в Ферейдан, посмотреть, как страдают угнетенные шахом кахетинцы, он не успел, ибо в доме несчастной Тэкле свой Ферейдан… Но после свадебного пира он все же проберется к кахетинцам…
Нетерпеливость Теймураза вынуждала торопиться, но нельзя было ничем задевать самолюбие фамилии Мухран-батони. Саакадзе решился наконец на откровенную беседу с Кайхосро. То сочувствуя, то уговаривая, Моурави осторожно добился бесповоротного отречения молодого правителя.
– Мой Кайхосро, если тебя не тронут слезы народа – значит, ты прав: церковь и князья ждут твоего ухода от сложных дел царства. Ты не оправдал их надежд, ибо был со мною, а не с ними… Конечно, благородный Мухран-батони прав, – можно заставить оружием покориться правителю. Пожелай – и я заставлю.
– Честолюбие деда не имеет границ. Нельзя подвергать Картли междоусобию. И потом, я уже определил.
Выслушав Кайхосро, Моурави осмотрительно поинтересовался: известно ли правителю намерение католикоса и мдиванбегов просить царя Теймураза возглавить объединенное царство? Оказалось – известно: как только Моурави присоединил Кахети, азнаур Дато, по благородству своему, шепнул ему, Кайхосро, о келейном совещании католикоса с некоторыми князьями… Понятно, заговорщики не пригласили Моурави, ибо всем известна дружба Великого Моурави с домом Мухран-батони… И тогда же он, Кайхосро, дал клятву своему ангелу покинуть чужое место… хотя, по правде говоря, не лежит у него сердце к Теймуразу: хитер и себялюбив.
Пробовал Саакадзе доказать, что вины царя тут нет: беспрестанная борьба с могущественным шахом Аббасом – причина тяжелого положения царя Теймураза. Но Кайхосро внезапно перевел беседу на предстоящие празднества. Он просил Моурави оказать ему как правителю последнюю услугу и обе свадьбы устроить в Метехи. Надо хоть чем-нибудь угодить деду, – первый внук женится, пусть останется в фамильном гуджари почетная запись.
Саакадзе согласился, и снова Метехи наполнился бряцанием древних мечей. Развевались знамена. Спорили конюхи. Торопливо втаскивали свадебные дары нукери. И надменно поднимались по мраморной лестнице светлейшие владетели, царевичи и цари, прибывшие на венчание дочерей Моурави.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Старший марабдинский кузнец еще раз ударил молотом по расплющенному топору. Проворная прядильщица быстро плела из серебряных нитей длинную бороду.
Угрюмый дровосек смолой скреплял светящиеся гнилушки на высоком колпаке. Одноглазый зверолов приделывал к волчьей шкуре голову кабана.
Из ворот замка то и дело выскальзывали вооруженные марабдинцы, кутаясь в плащи и ведя на поводу коней в зеленых попонах, сливающихся с кустарниками.
Из узкого окна Охотничьего зала Шадиман всматривался в темнеющую даль, не прерывая своих мыслей. Его мало волновало решение тбилисского Совета отправить посольство в Русию. Не хуже Саакадзе он понимал тщетность хлопот духовенства о царе Луарсабе и о помощи Картли против Ирана. Другое дело – Турция: ей все выгодно, что во вред Ирану…
– А Махара все не возвращается, – досадовал князь. – Шах способен девяносто дней продержать моего чапара, ибо, по его бирюзовому мнению, выходит: чем больше томятся прибегающие к его алмазным стопам, тем больше проникаются страхом и восхищением. А пока светлейший Шадиман и Исмаил-хан будут проникаться восхищением к «льву Ирана», «барс Носте» уже проникнет в Гурию и Самегрело, а оттуда прыгнет прямо на престол Багратидов. Надо действовать! Князья – тупой Качибадзе, острый Палавандишвили, двуликий Эмирэджиби, безликий Нижарадзе и косоглазый Джавахишвили-младший – согласны на восстание. Их больше других объединила урезанная проездная пошлина. Недаром уже без всякого приглашения они трижды прибывали к воротам Марабды… Стучались бы и в пятый раз, но решение уже скреплено их княжеской печатью. Предвещает успех и обещание Зураба повернуть на Дигомском поле по условному знаку свои дружины против Саакадзе. Кроме желания воцариться над горцами, князь жаждет восстановить рогатки в своих владениях.
Празднование свадьбы дочерей великого плебея да омрачится неожиданным подарком!
Приготовления закончены. Дружины князей-заговорщиков пополнены марабдинскими сабельщиками. Отказался только Зураб: ему – надменно заявил он – достаточно трехтысячной арагвинской конницы, чтобы разбить объединенное войско Мухран-батони и Ксанского Эристави.
"Итак, – рассуждал Шадиман, – шестьсот отчаянных марабдинцев проникнут на Дигомское поле, а тысяча ожидает меня в горном лесу, вблизи Кумисского озера. Пока на поле будет длиться бой, я ворвусь в Инжирное ущелье, перебью стражу и открою ворота крепости. Исмаил-хан с сарбазами бросится на помощь восставшим князьям, а я направлюсь с царем Симоном в Метехи. Моему отборному войску нетрудно будет истребить охрану Газнели и, заняв башни, наглухо захлопнуть ворота царского замка от всех узурпаторов. И еще не следует забывать: лишь только княжество почувствует силу восставших – немедля повернет коней. Так было на Ломта-горе, так будет на Дигомском поле.