Время первых
Шрифт:
Изрядно промокший Королев вошел внутрь корпуса; лицо его было мрачным.
Первыми появление Главного заметили члены его команды – начальник отдела систем управления НИИ-88 при ОКБ-1 Борис Черток, профессор Борис Раушенбах, инженер-разработчик Константин Феоктистов.
Всего в корпусе находилось около полусотни человек. Инженеры и младший научный персонал легко узнавались по белым халатам. Механик и электрики носили комбинезоны. Также здесь находилось несколько военных.
В центре корпуса на специальном стапеле, окруженном лесами, площадками и лестницами, возвышался освещенный
Королев прошел вдоль правой стены и остановился под большим стендом, на котором в числе прочего красовался график технических работ и испытаний корабля. Сбоку от графика висели фотографии двух будущих членов экипажа: Беляева и Леонова.
Глянув на конечную дату графика, обозначавшую полет в 1967 году, Сергей Павлович качнул головой и громко сказал:
– В шестьдесят пятом!
Эхо его голоса дважды прокатилось под потолком огромного корпуса.
Появление Главного всегда вызывало у сотрудников сборочного корпуса этакий трепет. Кому-то в такие визиты доставалось за медленную работу, кому-то влетало за промахи или ошибки. Некоторых и вовсе увольняли за головотяпство или недостаточное качество исполнения своих обязанностей. А этой ночью он привез не слишком приятную новость: дата полета сместилась аж на два года. Это означало, что весь график придется предельно уплотнить и работа превратится в сущий ад.
Оторвавшись от своих дел, специалисты подошли ближе и молча взирали на Главного.
Тот повернулся к стенду, вынул из кармана химический карандаш и нервным росчерком изобразил на графике стрелку переноса. Начиналась стрелка у колонки с датой «1967», а острие указывало на колонку «1965». После чего Сергей Павлович столь же энергично перечеркнул две последние колонки с датами «1966» и «1967».
– В шестьдесят пятом! – так же громко повторил он. – Все свободны! Продолжаем работу.
Озадаченно переглядываясь, народ не спешил расходиться. Срок казался нереальным.
– Я же сказал: свободны!
Сотрудники разошлись по рабочим местам. Рядом с Королевым остались Раушенбах, Черток, Феоктистов, Каманин и пара помощников.
– Как – в шестьдесят пятом?! Ведь изначально речь шла о шестьдесят седьмом! – негромко возмутился нокаутированный новостью Борис Черток. – Мы сможем стопроцентно подготовить «Восход-2» только к шестьдесят седьмому! Почему перенесли сроки?!
– Потому что американцы перенесли дату своего полета, – пояснил генерал Каманин. – Теперь они планируют выйти в открытый космос раньше нас. И допустить мы этого не можем.
Судя по всему, Королев тоже был не согласен с таким жестким переносом сроков полета. Приказ свыше он принял и готов был его выполнить, но… здравый смысл все равно противился.
– А допустить старт в космос неготового изделия с буквами «СССР» на борту можно?! – негромко возразил он, ткнув карандашом в улыбающиеся фотографии Беляева и Леонова. – Обосраться перед всем миром можно, получив два героических трупа вместо живых космонавтов?!
Когда Королев сердился, его ближайшие соратники Раушенбах и Черток предпочитали помалкивать. Каманину тоже нечем было ответить на реплику Главного.
Лишь один Феоктистов робко проговорил:
– Корабль мы подготовим со всей возможной тщательностью. Но времени, Сергей Павлович, слишком мало…
– Два корабля! – перебил тот. – Первый – для испытаний. Назовем «Космос-57» и отработаем на нем все возможные ошибки. Затем уж полетит «Восход-2».
– Постойте, – решил вмешаться Раушенбах, – но даже если мы успеем построить два корабля, то «Восходу» придется стартовать буквально следом за «Космосом-57»! На устранение выявленных проблем практически не останется времени. Не понимаю, как мы можем гарантировать надежность всех систем…
– Значит, Борис Викторович, отработаем максимум нештатных ситуаций и будем надеяться на людей. Слава богу, у нас два лучших пилота, – сказал Королев и, успокоившись, опять посмотрел на фотографии космонавтов.
Борис Викторович Раушенбах считался одним из основателей советской космонавтики, ближайшим соратником Королева.
Начинал он с юных лет столяром-сборщиком на Ленинградском авиационном заводе № 23. В 1932 году поступил в военизированное учебное заведение – Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота. Одновременно с учебой увлекался планеризмом. В летнее время ездил в крымский Коктебель, где и познакомился с Королевым. Затем переехал в Москву и устроился в Ховринский институт № 3, в отдел, которым руководил Сергей Павлович.
Позже случился арест Королева, эвакуация института в Свердловск, депортация с другими немцами в трудовой лагерь…
Из поселения (а фактически из ссылки) его спас Мстислав Келдыш, добившийся вызова Раушенбаха в Москву – в Ракетный научно-исследовательский институт.
В 1949-м Борис Викторович защитил кандидатскую диссертацию, в 58-м – докторскую. Уже будучи профессором, он занялся новой темой – теорией управления космическими аппаратами. И преуспел в этом деле. Благодаря разработанным Раушенбахом системам управления была впервые в истории сфотографирована обратная сторона Луны. И в этом мы тоже опередили американцев.
Позже он принимал участие в теоретической подготовке космонавтов, читая им лекции по готовой системе управления корабля «Восток». Она, по сути, оставалась неизменной и для последующих космических кораблей типа «Восход» и «Союз» – управление вокруг центра масс и управление центром масс. Простая схема, потому и гениальна. От космонавтов требовалось сориентировать корабль и заблаговременно раскрутить гироскопы.
«Очень обаятельный, мягкий, удивительно разумный человек» – так отзывалось о нем абсолютное большинство космонавтов.
Над военным аэродромом города Энгельса Саратовской области равномерно стрекотал «Ан-2». В кабине сидели Беляев с Леоновым, одетые в летные комбинезоны. На головах были шлемофоны, за спинами – основные парашюты, на груди – запасные.
Павел дремал, Алексей глядел по сторонам.
Осмотрев скромное убранство «салона» и не отыскав ничего интересного, он уставился на командира.
– Паш, у тебя на фронте сколько боевых вылетов было? – толкнул он его в бок.