Время побежденных
Шрифт:
— Да… потом поехал по окрестностям. Фермеры… охотней покупают всякие бытовые приспособления, чем горожане.
Сандра бросила через стол пачку фотографий. Человечек трясущейся рукой взял одну из них, поглядел и в ужасе отбросил ее прочь.
— О Господи!
— Что на фотографии, Ральф?
— Эти люди… Я не могу на это смотреть!
— У тебя нежная душа, верно, Ральф? — усмехнулся я.
Сандра досадливо поморщилась.
— Погоди, Олаф! Что на этой фотографии, Ральф?
— Это — люди…
— Это уже не люди, Ральф. Это — мертвые тела. Трупы, проще говоря. Убитые. Как они убиты, Ральф?
— Они… им… — Он всхлипнул. — Я не могу!
— Зачем ты ездил в Фьорде, Ральф?
— Предлагать образцы… не помню.
— А почему ты, когда увидел полицейских, прыгнул в воду? Чего боялся? Ты решил утопиться?
— Я подумал… они знают…
— О чем они знают, Ральф?
Маленький человечек всхлипнул.
— Я помню… я ехал по дороге. Потом — провал. Я знал, я догадывался… Это — вот это… — Он неловко закованной в наручники рукой подхватил фотографию и впервые внимательно уставился на нее. На секунду лицо его изменилось, глаза расширились, и страшная тень, стирающая человеческие черты, прошлась по нему. Но лишь на миг — он разжал пальцы, и фотография, плавно кружась, упала на кафельный пол камеры. Он повернул голову, с ужасом поглядел на свои скованные руки и заплакал.
Я нажал кнопку звонка.
Два здоровенных охранника бесшумно возникли в дверях, точно посланцы судьбы. Они молча подошли к столу, отцепили наручники от металлических скоб, укрепленных на столешнице и пристегнули их к своим запястьям.
Я проводил взглядом удаляющиеся фигуры и обернулся к Сандре. Она устало провела рукой по глазам.
— Вот в чем весь ужас! Ведь они не сознают, что делают. Может, где-то в глубине души догадываются, что с ними что-то неладно, но гонят от себя эти мысли.
— Сущие ангелочки, верно?
— Ах нет, Олаф, но, когда эти две личности, не знающие друг о друге, приходят в столкновение, многие не выдерживают… сходят с ума.
Я похлопал ее по плечу.
— Одна радость — это продолжается недолго. Ни один из них еще не дожил до старости. Представляешь — туг-долгожитель!
Она вздохнула.
— Жуткое время… Кто угодно — самый с виду нормальный человек, близкий друг, родственник — может обернуться чудовищем!
— Ладно, — сказал я, — что толку попусту расстраиваться? Пошли развеемся. У меня у самого на душе тошно.
Она подняла свое побледневшее, но от этого еще более привлекательное лицо.
— Ты, кажется, обещал показать мне город?
Я поклонился.
— Синьора, я к вашим услугам. Прошвырнемся?
Городской центр, который выходил на залив, в прошлом веке сильно пострадал от ураганов и цунами, обрушившихся на побережья после Катастрофы, но повыше, на горных склонах, город раскинулся во всей своей красе, и белые домики нежно розовели в лучах заходящего солнца. Мы зашли в старинную церковь, там пожилой органист священнодействовал над клавишами, а потом прогулялись по узким улочкам, где, расставив руки, можно было дотронуться до стен домиков, стоящих на противоположных сторонах тротуара. Окна, прикрытые зелеными ставнями, глядели на закат, фонари над дверями мягко светились в своих кружевных металлических оправах. Здесь все было так же, как двести или триста лет назад, — все эти бесхитростные домики уцелели, тогда как гордые многоэтажные гиганты конца XX века рухнули от первого же сейсмического толчка. К примеру, Технологический центр — огромный куб из стекла и бетона — так и пролежал в развалинах все это время, и завал начали разгребать лишь в последние годы; именно там, под руинами, и отыскались, по словам нашего нового знакомого — профессора Бьорна Берланда, — какие-то интересные архивы Смутного времени. Мы погуляли вдоль плоского берега искусственного озера, где до сих пор красовалась статуя какого-то кумира XX века, вышагивающего по водной глади, — то ли Пристли, то ли Пресли. Он вроде был какой-то певец и вообще не норвежец — и чего ему ставить памятник, спрашивается?
Китайский ресторан располагался в старом квартале; золотистые драконы смотрели с алых стен, и хрупкие китаянки, похожие на фарфоровые статуэтки, плавно передвигались с подносами в руках под изысканную восточную музыку.
Мы уселись за столик, устланный белой, как арктический лед, накрахмаленной скатертью, на котором в низкой плошке курилась ароматическая свеча. Я заказал подогретое вино, грибы с маринованными побегами лотоса и запеченные в тесте креветки. Сандра довольно ловко управлялась с китайскими палочками, еда была горячей, соус — острым, музыка располагала к откровенности — вечер обещал быть удачным. Я надеялся, что романтическая обстановка, напоенная пряными экзотическими запахами, сумеет снять напряжение последних дней и превратить сурового доктора судебной психологии в нежную, податливую женщину.
Однако мои ожидания не оправдались: то, что безошибочно действовало на всех моих случайных приятельниц, не произвело на Сандру никакого впечатления. Она, казалось, чувствовала себя в этой экзотической обстановке совершенно свободно, и голова ее была занята отнюдь не романтическими мыслями.
— Странная история, Олаф, — сказала она, задумчиво отпив глоток вина, приправленного изысканными пряностями, — помнишь существо, которое ты подстрелил в Фьорде?
— Еще бы, — неохотно отозвался я. — Конечно, помню. Уж на что я ко всему привычный, а у меня и то мороз по коже.
— Так вот. Перед уходом я заглянула к Тауму. Он был явно чем-то обеспокоен. Знаешь, обычно трудно угадать настроение кадара…
Я кивнул. Мы больше года работали в паре с Карсом, и лишь опыт постоянного общения помогал мне читать хоть какие-то эмоции на его непроницаемом лице.
— Таум не особенно хотел об этом говорить, но все же, когда я начала на него нажимать, признался, что это существо его очень тревожит. Дело в том, что оно по своей анатомии оказалось гораздо ближе к человеку, чем это кажется на первый взгляд. Таум сказал, что в крови у него он обнаружил зет-соединение. Причем в огромной концентрации.
Я удивленно уставился на нее.
— Ты что же, хочешь сказать, что это — мутировавший туг? Что-то в этом роде?
Она покачала головой:
— Не знаю, Олаф. Но боюсь, нас ждут тяжелые времена.
Она нахмурилась, сведя в одну линию свои четкие брови.
— Я давно хотела тебя спросить, Олаф…
Я распрямил плечи… Наконец-то!
— Спрашивай, детка.
— Терпеть не могу, когда меня называют деткой. Скажи, ты ведь довольно давно работаешь с Карсом, верно? — Я кивнул. — И вы вроде неплохо ладите?
— Неплохо. Считается, что смешанные пары вообще работают эффективнее. Те качества, которые есть у меня, отсутствуют у него, и наоборот. Мы дополняем друг друга.
— Я не о том. У вас нет секретов друг от друга — Карс, как мне показалось, полностью в курсе твоих личных дел, и все такое… Он мне рассказывал про какую-то твою бабу с «буферами», по его выражению.
Вот сукин сын! Я мысленно дал себе клятву, что двину его в его кадарскую морду, как только встречу эту сволочь на узкой дорожке.