Время пришло
Шрифт:
– Вы полагаете, у них наполеоновские планы? – Кудеснику снова стало не по себе.
– Я полагаю, что все, ими совершенное, – еще цветочки. Не впадайте в панику, подполковник, сейчас не самое подходящее для этого время. Поздно пить боржоми. Сейчас – или они нас, или мы их. Усильте охрану должностных лиц… тех, кто еще не пострадал. И сами будьте настороже. И еще, – он смерил незадачливого «шерифа» неприязненным взглядом. – Злоумышленникам стало известно, что Николай поедет к судье Горшевичу. Об этом были в курсе несколько ваших работников – те, что предоставили адрес дачи, те, что присутствовали при этом, те, что путано объясняли, как проехать, – в итоге он долго плутал по лесам и дачным поселкам, злоумышленники его опередили и красиво всех уделали. Вы должны отчетливо представлять, Аркадий Григорьевич, что один из этих людей слил информацию злоумышленникам. И слил оперативно – не сходя с места. Выявите круг этих людей и проведите расследование с привлечением толковых оперативников. Я не призываю вас арестовывать всех этих людей и подвергать их пыткам – в этом случае вы наживете еще больше врагов, – но сделайте так, чтобы от дальнейшей работы эти люди были отстранены.
Осокин сидел в пустом гостиничном номере, без бумаг, без компьютера, и проматывал в голове ключевые события минувшей ночи. Ну, какие ловкачи, ей-богу! Он восхищался этими людьми. Эти двое работают на пределе, на грани фола, но пока еще не оступились. Они наделали столько дел, поставили на уши весь город, весь Интернет, масса пострадавших – физически и морально – и ни одного трупа! Такого не бывает, рано или поздно они сорвутся, допустят ошибку, и тогда появятся жертвы. А это на руку властям – и чем больше трупов, тем больше им это на руку. Он разговаривал с Людмилой Анатольевной – супругой судьи Горшевича, женщина плакала, подробно описывала приметы «помощника» подполковника Осокина (которые он и так уже знал). Примечательный молодой человек – артист от бога, может сойти и за строгого следователя из Москвы, и за ущербного обитателя качаловского дна. Меняет внешность, как хамелеон. Во время беседы у Людмилы Анатольевны зазвонил телефон. Учтивый мужской голос (знакомый по записи допроса двухдневной давности, но уже без сбивающих с толку «особенностей») предложил забрать ее дражайшего супруга на незавершенной стройке в Октябрьском районе. Продиктовал точный адрес. Предложил поторопиться, а то «любезному Дмитрию Викторовичу очень больно». Сорвались всей толпой, и Юрий Андреевич впереди, на белом коне. Фантазии у злоумышленников пока хватало. Судья Горшевич в позе летучей мыши болтался под потолком и был ни бе, ни ме, ни кукареку. Пульс прощупывался, и врач в больнице сказал, что все в порядке, от растяжений связок еще никто не умирал. Но он очень удивится, если в ближайший месяц Дмитрий Викторович сможет совершать элементарные двигательные операции – поднимать бокал с «Хеннесси», передвигаться, подтирать себе задницу и т. д. Сообщить что-то вразумительное Горшевич также не мог: выжатые тряпки не страдают словесным поносом.
Не успели поматериться, как новое сообщение: приезжайте на Гостинодворскую улицу и сами посмотрите, не пожалеете. Фантазии у злоумышленников пока действительно хватало… Собравшиеся в указанной точке работники экстренных служб стояли, задрав головы, и с почтенным благоговением взирали – словно на солнечное затмение! – на два болтающих под козырьком тела. Поднять их «по горячим следам» не удалось. Человек, обмотавшийся веревками, сам едва не загремел в пропасть! У крыши имелся небольшой наклон, затрудняющий доступ к «объектам». Пришлось пожарникам ставить машину на тротуар, вздымать лестницу на четвертый этаж и проявлять чудеса эквилибристики, чтобы отвязать и спустить бесчувственные тела. Оба были живы – молодые, сильные и здоровые, – но уже на грани. И опять ни бе ни ме. В карманах сохранились удостоверения работников службы наркоконтроля – и соответствующие выводы Осокин сделал. Резать засохший клей (отличного импортного качества!) пришлось ножами – всю ночь только тем и занимались. Попутно у пострадавших выявились тяжелые переломы в грудных клетках, в черепных костях, свернутые носовые хрящи. Комментировать ситуацию они и не пытались. Нашлись свидетели конфликта, разгоревшегося в баре, – явно инсценированного злоумышленниками. По описанию внешности парня и его женщины (минус усы, которые никого не обманут, женский парик) – те самые герои…
Подполковник Осокин нисколько не удивился, когда к утру поступило еще одно сообщение. Бог троицу любит! Нападение на городского прокурора Говядина! Патрульные в машине проспали самое интересное! Оргвыводы гарантированы, но сотрудники хотя бы выспались. Прокурор сам позвонил, сообщил дрожащим голосом, что он уже очнулся и хотел бы получить защиту от «распоясавшихся негодяев». Колонна машин устремилась в дорогу. То ли устали за ночь «мстители», то ли что-то пошло не по плану – но прокурор отделался испугом. Жирная медуза, трясущаяся от страха. Зеленая голова прокурора свидетельствовала о том, что его буквально окунули в несмываемую краску, пока тот валялся без сознания! И только огромный синяк на лбу выделялся в общей цветовой гамме – он был темнее. Детский сад! Оперативники, которые видели это чудо, по очереди бегали на лестничную площадку, чтобы похохотать. Вспоминали мультик про Шрека. А Осокину пришлось терпеть, мучительно сооружать серьезную мину, и он отчаянно завидовал своему помощнику Николаю Ухтомскому, которого ничто не держало на месте, он забился в тесную кладовку и провел там несколько минут, а когда вышел, то размазывал слезы по щекам, наверное, вспомнил там что-то грустное. Все, что смог поведать прокурор, – историю о том, как посидел на унитазе, вышел, выключил свет… и тут ему в физиономию уперся ярко освещенный «дьявол», по-видимому, маска какого-то страшилища. Ей-богу, не детский сад, а детский сад с африканским барабаном! Какое отношение к эффектной маске имеет синяк на лбу, прокурор изложить затруднился, но было ясно и без слов – побежал не туда…
Осокин испытывал противоречивые чувства, пытался сосредоточиться, когда в номер вторгся возбужденный Николай с нетбуком и спросил:
– Расслабиться хотите, Юрий Андреевич?
– Так вроде всю ночь расслаблялись… – пробормотал Осокин, неприязненно косясь на компьютер. Он уже догадывался. Так и есть! Ролики о ночных похождениях «мстителей» уже разгуливали по Интернету. Некий фанат смонтировал из них отдельный фильм, так что можно было и не выискивать их кусками в море информации, а просматривать единым массивом, ежечасно проверяя, не прибавилось ли что-нибудь новенькое. Безжалостная правда-матка (к сожалению, не сопровождающаяся юридическими доказательствами) о свинствах, чинимых судьей по указке «старших товарищей», о преступных эпизодах с участием работников ОБНОН. У оператора имелся талант – он ловко менял ракурсы, активно использовал игру света и тени, приближал – где это было выгодно, удалял – где имелся смысл, – и в сочетании с комментариями и «естественным» звуковым сопровождением это выглядело чертовски эффектно!
– Даже не знаю, Юрий Андреевич, – задумчиво пробормотал Николай. – Я, конечно, сделаю все, чтобы вам угодить и понравиться, но получим ли мы удовольствие от успешно проделанной работы?
– А ты ее еще проделай успешно, – огрызнулся Осокин. – А потом рассуждай. А ну, марш работать!
В начале пятого, когда бездарно прожитый день близился к завершению, в «опочивальню» Юрия Андреевича ворвался возбужденный капитан Махрышкин – начальник уголовного розыска. Инструкции руководителя «высокой московской комиссии» были недвусмысленны: любая поступающая информация должна докладываться напрямую Осокину – минуя Кудесника и его банду. Тем более горячая информация!
– Товарищ подполковник… Юрий Андреевич… кажется, свершилось! Мы нашли их берлогу! Их заметил один из внештатных агентов лейтенанта Колесова. Это за Медвежьей балкой в Кировском районе – там старые барачные кварталы и несколько трехэтажек…
– Спокойствие, капитан! – Осокин аж подпрыгнул от возбуждения. – Никакой суеты, усвоил? Будем гоношиться – вновь окажемся в заднице. Забудь про инициативу, строго выполнять мои указания. Живо подготовить ОМОН Караканова и транспорт для него – какую-нибудь невзрачную хлебную будку. Никаких сирен, никакой помпы. Оцепить район, перекрыть дороги. И чтобы без самодеятельности!
Он добрался до своей запасной «берлоги» около четырех часов дня. Поднялся по скрипучей аварийной лестнице затрапезного барака, мимо расписанных стен с ободранной штукатуркой, мимо ржавых труб, убегающих в никуда. Кивнул татуированному господину в тельняшке, сидящему на подоконнике с задумчивой миной и курящему папиросу (надо же, эстет), – господин покосился и тоже кивнул, предпочитая не вступать в беседу. Прихрамывая, он направился по коридору. Поковырялся ключом в замке, вошел в убогую квартирку, где царил неистребимый запах старости. Пристроил пакет с продуктами на колченогой тумбочке, уставился в зеркало. Перевоплощения пока проходили. Из зазеркалья его уныло разглядывал взъерошенный сутулый субъект – явно старше своих лет. У субъекта была рыжеватая окладистая бородка и очки в старомодной массивной оправе. Он «снял» бородку, снял очки, подхватил пакет с продуктами и побрел в комнату. Усталость гнула к земле – за последние сутки он явно переработал…
Девушка спала, завернувшись в покрывало, – не раздеваясь, раздеваться в их интересном положении было чревато. Она прерывисто сопела, подоткнув под щеку кулачок, – курносое личико казалось умиротворенным, спокойным, безмятежным. Пепельные волосы разметались по подушке. Он стоял над ней, печально улыбался, потом присел на краешек кровати, погладил по волосам. Она улыбнулась, открыла глаза, потом опять зажмурилась, прижала его руку к себе.
– Не смотри на спящее чудовище…
– Нужно просыпаться, гражданка Левторович, – тихо сказал он. – Ты спишь уже восемь часов.
– Мне нужно много спать, дорогой. Как лицу, пострадавшему от бесчеловечного режима…
– Скучала по мне?
– Не-а, – она посмотрела на него большими серыми глазами. – Пока я сплю, я не скучаю… – Девушка сладко потянулась и засмеялась, обняла его за шею, прижала к себе. Он лег рядом с ней, прижался, закрыл глаза.
– Где был? – прошептала она.
– За продуктами ходил, – признался он. – В этой квартире, как в песне: хлеба нет, но полно гуталина. Купил какую-то пиццу – вроде не страшную, копченую курицу, шарлотку из Apple… Спокойно за бортом, дорогая, ветер умеренный, спецназ в захолустье не спешит. Кстати, Ксюша, на всех столбах наши фотографии, ты на них отлично вышла в отличие от меня. Не поверишь, но мы теперь видные террористы.