Время просить прощения
Шрифт:
Всех пленных построили, и немцы обходили ряды, методично осматривая нас. Кому-то тыкали в грудь стволом винтовки, и он делал шаг вперед. Когда до меня дошли, осмотрели снизу вверх и так же ткнули. Не больно, словно указав на меня всем остальным солдатам. Я переглядывался с остальными мужиками, не понимая, что будет. Когда немцы, закончив осмотр, приказали всем, на кого указали, выйти и построиться в шеренгу, вышел и встал за одним из солдат. В шеренге было человек сто, а может, и двести, очень много, толпа целая. Нас вывели из лагеря и повели куда-то в поле, в сторону от дороги. Не имея возможности оглядеть
Лагеря уже не было видно, скрылся из виду, потому как мы действительно оказались в низине. Вскоре нас остановили и приказали строиться. Построились плечом к плечу. Было странно, вокруг ничего не было. Зачем нас сюда вывели? Что здесь можно делать? Обычное поле. Услышав ржание лошади, обернулись буквально все. К нам подъезжала телега, запряжённая лошадью. В телеге сидели трое, какие-то странные, форма не немецкая, черная… О, это, наверное, полицаи. Слышал в будущем о таких. Махровые патриоты называли их предателями, перешедшими к немцам. А чего им тут надо-то? Вели себя эти самые полицаи спокойно, даже, я бы сказал, слишком спокойно. На немцев почти не смотрят, выполняют какие-то команды, что отдавал им старший из немцев.
Телега тем временем, сделав крюк, замерла в нескольких метрах от нас, встав напротив, и развернулась. О, а пулемет там зачем?
– Хана нам ребят, – прошептал кто-то в шеренге. – Сейчас полицаи расстреляют. Ну, правильно, выбрали всех раненых, чего с нами возиться, в расход…
Даже не успев подумать, что будет, услышал команду-приказ на немецком, и почти мгновенно заработал пулемет. Буквально захлебываясь очередью, он выплевывал струи огня в нашем направлении. А дальше все просто: в меня попало несколько пуль, и я вновь, на этот раз даже не вскрикнув, упал, не успев осознать то, что произошло.
– О-о-о, – вдохнул так, словно не дышал целый час.
Уходящая боль в груди, животе и ноге напомнила о том, где я только что был и что видел. В этот раз даже как-то не страшно было, наверное, потому, что я умер, не успев понять, что сейчас произойдет. Правда, стали всплывать в памяти осколки из увиденного мной, и страх, не унимаясь, заставлял сердце бешено колотиться в груди. Опомнившись, посмотрел в сторону, где раньше видел деда. Никого.
– Фу-у-у. Неужели закончилась эта странная история?! Как же все натурально и страшно было, жуть.
Но больше меня беспокоил вопрос: как? А еще, конечно, почему и зачем?
В окно увидел рассвет, стало даже весело. Пережитые события последних ночей отошли на второй план, даже встрепенулся: хорошо все же, что живу сейчас, а не во время войны. В палату никто не приходил, деда также нет. Хорошо, необходимо с мыслями собраться да в реальность возвращаться. С этими глюками совсем от жизни отстал. Нужно приходить в себя, а то что-то расклеился я тут, лежа на койке-то.
Подумав, нашел глазами телефон. Оказалось, он лежал на тумбочке… Включил. Как-то даже соскучился, что ли? Все какая-то грязь, вонь, кровь, солдаты, война…
– Что пишут? – спросил сам себя, открыв привычный сайт. – Так-так. Наш сабантуй закончился ничем, как и раньше. К Кремлю не пошли, опять струсили. О, а это обо мне!
«Радикально настроенный молодой человек ударил ветерана войны и был нейтрализован сотрудником Росгвардии…»
– Ага, нейтрализован! Да он тупо прошелся по мне дубинкой…
Фото на сайте не было, а в других материалах наш дебош вообще не упоминался.
«Да и хрен с вами, новый соберем. Когда меня отпустят отсюда?» – Мысли в голове, впервые за все время в больнице, наконец, стали укладываться в привычное русло. Не слабо меня накрыло с этими видениями, совсем мозги опухли, нельзя так расслабляться.
Воспользовавшись кнопкой вызова медсестры, я стал ждать ее прихода. Появилась та минут через десять. Я уже устал ждать. Зачем нужна кнопка вызова, если на него идут столько времени? Вроде как больному хуже может стать, а тут такая неспешность.
– Чего надо?
Ничего себе уход в больнице.
– А почему вы так разговариваете? – спросил я тут же.
– Да с тобой вообще говорить – все равно что дерьмо есть. Сволочь, чего надо?
Да уж, сама любезность. Это из-за старикана, что ли, она такая злая? А кто он ей? Впервые вижу такое обращение от медицинского персонала.
– Почему вы меня обозвали? – присел я на кровати.
– А кто ты, если не сволочь? Руки поднимать на стариков!
– Я не хотел… – почему-то вдруг смутился я.
Сказать, что реакция медсестры меня удивила, вообще ничего не сказать.
– Ага, а орать ветерану, что лучше бы он сдох на той войне, заставляли?
– Я не помню такого, – пожал я плечами.
– Мало тебе омоновец прописал, надо было добавить.
– Зря вы так, мы же боремся с продажной властью, с ворами…
– А ты сам что-нибудь сделал для народа? Для страны? Кто ты, гнида? Только и знаете, орать на улице да в интернете писать, как вам живется хреново, а сами ничего путного в жизни не сделали! Не то что старики-ветераны, даже твои родители наверняка помнят, как тяжко жилось после развала страны, а ты…
Я не знал, чего ей ответить, впервые у меня какой-то ступор. Понимаю, что надо бы ее заткнуть, а не могу. Почему, казалось бы, простая медсестра, живущая на копеечную зарплату, осуждает меня за мою борьбу с властью? Чего она вступилась за этого старикана? Кто он ей? Взял так и спросил.
– Почему он должен быть мне кем-то? А ты сам не видел, кто он? Таких людей остались-то единицы, они всем нам, простым людям, родственники, но таким, как ты, этого не понять.
Мы все должны им помогать за то, что они прошли, пережили за нас. Сначала воевали, не щадя себя, потом страну строили. Для таких, как ты, строили! Где бы ты был, гад, если б не наши старики?!
– Да чего он… – начал было я, но меня заткнули:
– Молчи лучше да прощения попроси, может, еще не совсем потерянный для жизни, – сказала медсестра и ушла.