Время собирать камни
Шрифт:
— Добрый день Иван, рад с вами познакомиться, меня зовут Генри Киссинджер, я…
— 7-й советник по национальной безопасности президента Соединённых Штатов, — с улыбкой ответил я, поняв, кто передо мной, — вам не нужно представляться, я весьма впечатлён вашей активностью по Китаю и Вьетнаму. Ума не приложу Генри, как вы согласились на то интервью с Орианой Фаллачи, этим писакам ведь вообще нельзя доверять!
При упоминании об одном из самых громких своих провалов, его улыбка чуть погасла, но он взял себя в руки и опустился на место, приложив сесть и мне. Я это сделал, оглянувшись по сторонам, и поняв, что в обычно полном
— Слушаю вас Генри, — обратился я к нему, — поскольку не очень хочу есть, пропал аппетит знаете ли последнее время.
— Да? — не очень искренне удивился он, полностью игнорируя сидящих по бокам агентов, — в чём же причина?
— Ваша пресса последнее время меня почему-то не жалует: я нервничаю, жена, в общем одно расстройство, — вздохнул я, разведя руками.
— Согласен с вами, — расстроенно покачал головой он, — представляете и у нас те же проблемы, от писак совсем нет прохода.
— Да, Генри, тяжело вам конечно, у нас вот в СССР, что партия скажет, то газеты и пишут, никакого волюнтаризма, — согласился я с ним, едва не умирая от смеха внутри себя от ситуации, а главное от лиц агентов, молча слушающих этот разговор.
— У нас к счастью демократическая страна, — улыбнулся он, — но всё же я думаю, мы могли бы попросить журналистов, скажем из той же TheWashington Post снизить накал страстей, чтобы к вам снова вернулся аппетит.
— О, Генри это было бы просто отлично, — воодушевился я, — в этом случае я очень надеюсь, что и ваши недруги перестанут писать всякие гадости о президенте и его команде.
— Вы надеетесь? — он широко улыбнулся.
— Я очень сильно на это надеюсь, — подтвердил я.
— Тогда спасибо вам за уделённое время Иван, рад был знакомству, — он поднялся и протянул мне руку.
Я конечно же долго тряс её, благодарил его за поддержку и надеялся на ещё одну встречу с таким обаятельным и умным человеком.
Президент Никсон, багровый и весь в красных пятнах, бегал по кабинету и орал на стоящего перед ним навытяжку Директора Центральной разведки, потрясая пачкой газет.
— Ричард, ответь мне пожалуйста только на один вопрос, ты реально ёбн…й?
— Господин президент…
— Нет просто ответь, ты ёбн…й или нет? Если да, то всё понятно, я смирюсь и просто уволю тебя на пенсию, но если нет, то я просто тебя уничтожу! Размажу! Растопчу!
— Господин президент, — тот стоял не шевелясь, — агенты просто не учли все последствия.
— Не учли?! — Никсон замахал пачкой газет, — да вы меня просто уничтожили! Сенат и Конгресс готовят импичмент! Мне нужно уходить самому, пока это не произошло в принудительном порядке!
Стоявший рядом Киссинджер, спокойно сказал.
— Наши аналитики со 100% достоверностью провели корреляцию между событиями в прессе. На каждую статью о Добряшове, вскоре следовала статья с нашим грязным бельём. А поговорив с ним сегодня лично, я и сам могу сказать, что эти уёб…и решили поиграть в игры с гением аналитики работающем на КГБ, вместо того чтобы его просто прикончить, если уж так сильно он им насолил. Наведя справки по своим каналам, даже я узнал, что КГБ с его помощью весьма успешно топит команду нынешнего Генерального секретаря Брежнева. Кресло
Разъярённый Никсон, чья политическая карьера оказалась разрушена всего за два месяца, как он думал, из-за двух идиотов, работающих под руководством Ричарда Хелмса, помахал перед носом того газетой.
— Через неделю я уйду, но не надейся, что и ты долго протянешь Ричард.
— Господин президент, а можно я сам с ним поговорю? — сделал тот последнюю попытку реабилитироваться, — ведь если он с лёгкостью фокусника достаёт из своей шляпы факты против нас, то что, если я с ним договорюсь и он, то же самое сделает, против ваших противников? Приструнив пару высокопоставленных демократов и дав понять, что у нас на многих из них есть компромат, мы сможем как-то сгладить эту ситуацию?
Никсон мгновенно стал успокаиваться, поскольку действительно появилась надежда, а его ближайший помощник Генри Киссинджер удовлетворённо покивал на это отличное предложение.
— Ричард, если ты это сделаешь, то проси, чего хочешь, — президент без сил, рухнул в кресло.
Тот кивнул, повернулся и пошёл к входу, мгновенно в голове прокручивая множественные ветки предстоящего разговора.
Выходя из отеля с Кэти, я раскрыл перед ней зонт, поскольку шёл дождь. Перед нами проехал большой лимузин, дверь которого открылась, и я увидел внутри нового для себя человека, но фотографию которого я раньше точно видел. Идеальная память, доставшаяся мне от Ивана, вытянула из глубин разума имя и должность — Ричард Хелмс, Директор Центральной Разведки США в эти годы.
— Любимая, вернись пожалуйста в номер, — со вздохом попросил её я, складывая и отдавая зонт, — мне нужно поговорить с одним человеком.
Она удивлённо посмотрела на меня, на лимузин, и затем на двух охранников от КГБ, которые придвинулись ко мне ближе.
— Парни, мне ничего не угрожает, — обратился я к ним, — просто небольшой разговор, и я вернусь.
Человек внутри салона просто кивнул головой, не произнеся при этом ни слова. Они нахмурились, но я показал, что всё равно поеду, и забрался в салон, сев напротив представительного человека, в синем костюме с золотыми запонками с бриллиантами.
— Добрый день господин Хелмс, — поприветствовал я его.
— Как мне к вам лучше обращаться? — спросил он.
— Иван, я так привык, — я пожал плечами.
— Буду с вами Иван честен, но главное краток, как вы любите, — сказал он, доставая документ, и протягивая его мне. Первое, что бросилось в глаза — это подпись президента Никсона, вторая явно Хелмса, напротив должности и ещё одна Генерального прокурора. Заинтересовавшись, я стал читать его и у меня едва не открылся рот от удивления. В документе мне предоставлялось гражданство, и я освобождался от ответственности за все дела, которые совершил до подписания этого документа на территории Америки. Своего рода индульгенция, без всяких условий, под которой значилось моё имя, где нужно было поставить только подпись о согласии. Ну точнее две подписи, поскольку экземпляра было понятное дело, два.