Время собираться
Шрифт:
– Ну вот, – сказал Верн. – А что, одежду складывают внутрь добрым старым способом или на этот счет разработаны какие-нибудь ритуалы?
– Я сама уберу одежду. Тогда я буду знать, что где лежит.
– Ладно.
Барбара вытащила из комода верхний ящик.
– Черт! – ругнулась она. В нем оказалось полно бритвенных лезвий, мотков липкой ленты, бечевки и гвоздей на грязной газетной подстилке.
Верн заглянул в другие ящики. В них было то же самое.
– Придется подремонтировать и почистить. Может быть, даже
Она в изнеможении упала на кровать. Пружины застонали и прогнулись под ней.
– Не очень-то крепкая кровать, – сказал Верн. – Для развлечений не годится, так ведь?
– Исключительно целомудренный предмет мебели.
– Ну, есть еще пол.
– Только если он вымыт.
Верн внимательно посмотрел на нее. Что это – она дразнит его, чтобы поддержать шутку? Или – или для чего-то еще? Он пытался прочесть выражение ее лица, но не смог. Безнадежное дело – читать по лицу женщины. Наконец он пожал плечами. Сунув руку в карман, вынул табак и трубку. Барбара молча следила за тем, как он набивает трубку. Ее глаза были широко раскрыты.
Верн щелкнул зажигалкой и посмотрел на нее.
– Моя трубка. Никуда не пойду, пока не раскурю.
– Знаю. Я хорошо помню твою трубку. Очень хорошо. Она была у тебя тогда. В Касле.
– В Касле?
– Да.
Верн осторожно присел рядом с ней на краешек кровати. Она молчала. Он продолжал сосать мундштук своей трубки, надеясь ее раскурить.
– Чертовски сложная штука, – сказал он сквозь зубы. Наконец табак занялся.
– Не понимаю, зачем ты куришь, когда так жарко.
– Это же не для тепла. А для комфорта. Она меня успокаивает.
– А может, помогает чувствовать себя мужчиной.
Он бросил на нее острый взгляд.
– Зачем ты так говоришь?
– Не знаю. Табак, трубки, сигареты – все это напоминает мне о школьниках, которые хотят казаться взрослыми.
– Ты ведь тоже куришь. Теперь.
– Но не трубку.
– Нет. – Верн умолк и, продолжая курить, задумался. – Что ж, вполне возможно. Опять же Фрейд.
– Что возможно?
– Зачем напоминать, раз ты забыла. – Верн откинулся назад, устраиваясь на кровати. Сбросил туфли. Они грохнулись об пол.
– Это еще зачем? – спросила Барбара.
– Чтобы было удобно.
– Ты что, остаешься?
Верн посмотрел на нее.
– Это, – сказал он, – зависит от тебя.
Барбара наклонилась, подняла с пола его туфли. И поставила их ему на колени.
– Надень.
– Правда? Но мне так удобнее.
– А мне нет.
Наступило молчание. Верн смотрел на нее с веселым смущением. Лицо Барбары было угрюмо. Наконец она расслабилась.
– Ладно. Какая разница. – И она снова сбросила туфли на пол. – Пусть там лежат.
– Не уверен, что знаю, как это понимать, – сказал Верн, не переставая улыбаться. Однако его рука, державшая трубку, непроизвольно сжалась вокруг ее головки. Барбара не отвечала. Она безразлично смотрела в сторону, в темный коридор. Верн продолжал напряженно изучать ее лицо, разглядывая ее с почти восторженным любопытством. Он выдул облако дыма на середину комнаты.
– Хочешь, я закрою дверь?
Барбара обернулась.
– Что?
– Хочешь, я дверь закрою? Ты потому так на нее смотришь?
– Господи, нет. Просто я задумалась.
– О чем?
– О многом. Есть о чем. О Карле, к примеру. Что он за человек.
– Да неплохой вроде, – уклончиво ответил Верн. – Взрослый, по крайней мере. А что?
– Не знаю. Вчера вечером я вышла в коридор, чтобы пойти в ванну, а он стоит прямо за моей дверью. И молчит. Стоит, и все. Я так перепугалась, ужас. Как будто призрака увидела. Привидение. Здоровый такой, плечистый, молчит и смотрит на меня странным взглядом. Отстраненно-созерцательным. Как будто я чудо природы какое-то, вроде водопада или редкого насекомого.
– Для Карла весь мир – одно большое насекомое. Думаю, это все о нем объясняет.
– Да? Нам ведь предстоит провести с ним целую неделю. Мне бы хотелось знать… Хотя, кажется, с головой у него все в порядке.
– Мы всегда можем пихнуть его в один из баков с антисептиком.
Барбара засмеялась.
– Ладно, сейчас он все равно развлекается с компасом и картой. Большого беспокойства от него не будет. И вообще, Верн, по-моему он очень милый. Ничего дурного я в нем не нахожу. Он, конечно, слишком много прыгает и скачет, но для его возраста это естественно. А тебе он нравится?
– Это по твоей части. Ты же о нем вспомнила. Я тут ни при чем.
– Знаешь, это странно. Я года на три старше его, не больше. А у меня такое чувство, как будто я из другого поколения. Почему? Наверное, дело не в возрасте. Не в годах. А в настроении. Когда мы утром шли с ним на склад, он так скакал, носился и подпрыгивал, как будто готов был скинуть рубашку и нагишом помчаться в горы. А потом он учуял завтрак.
– А у тебя было совсем другое настроение?
– Ну да. Сейчас так жарко.
Верн был бы рад оставить эту тему. Его трубка погасла, табак весь выгорел. Он постукал ею об стену и ссыпал пепел в пепельницу на столе.
– Хотя это не вполне так, – продолжала Барбара. – По дороге туда был миг, когда я была почти готова скакать и бегать вместе с ним. Бегать, танцевать, упасть на землю и кататься. А сегодня утром, когда я проснулась и было солнце…
Она осеклась.
– Продолжай, – проворчал Верн.
– Нет. Короче, я была почти готова бежать за ним в горы. А потом вдруг почувствовала себя дурой. И застыла. На мгновение почувствовала себя за одно с ним, а уже в следующий миг мне стало противно. От самой себя. Как будто меня поманили очередной игрой в камешки и скакалку, а я чуть было не поддалась.