Время своих войн-1
Шрифт:
– Все равно - уроды!
– заявляет Казак.
– Мальчишек после такого точно придется лечить.
Лешка-Замполит опять пытается удивлять - рассказывает о новой разработке бронежилета, где защитный слой жидкий.
– Нанотехнологии!
– козыряет мудреным словечком.
Казак тут же оживает, допытывается - почему "нано", но вразумительного ответа так и не получает. Но Леха горячо, со всей внутренней убежденность в правоте, уверяет, что технологию эту, даст бог, удастся использовать для создания пуленепробиваемых брюк - можно будет самое больное сберечь - потому как, в основе
А Петька-Казак все пытается представить, что будет с человеком, у которого на бегу мгновенно затвердеют брюки и (неугомонный!) спрашивает:
– А че делать, если надолго затвердеет? И не раствердеет больше?
– То и делать!
– огрызается Леха.
– Гранату себе под жопу!
И Лешка-Замполит, по второму прозвищу "Щепка" (маскирующем "Заноза в заднице"), также "Балалайка" или "Балаболка", тихонько, под нос себе, рассыпает словесами непечатными, включая в них слова философские - наводит "тень на плетень"...
Какое-то время Лешка взапой зачитывается философами. Впрочем, он периодически зачитывался чем-то. Прочел множество таких путаников, случались средь них и действительно философы, и обнаружил лишь одну закономерность - все они умерли. Нельзя сказать, чтобы его это расстроило: некоторых из них он бы с удовольствием убил бы собственной рукой, поскольку негоже жить человеку, который перерабатывает бумагу и собственные мозги в то, что берется противоречить всему. Заполненость идеями (кроме - простейших) исчезла, системы и мировоззрения перестали спорить в нем меж собой, когда наконец-то понял, что нет ничего грустней и циничней философии. Каждый философ - циник, и каждый циник едва ли не философ, находит себе оправдание в собственной философии, гребет ее под себя, чтобы на ней восседать орлом на загаженном. Из всего кем-либо сказанного, не возводя в систему, оставил только приемлемое себе, отпихивая все остальное, либо кромсая на куски, оставляя лучшие не по общему смыслу, а по личному. Постепенно вооружаясь множеством цитат (которые тут же взялся безбожно перевирать), под собственное ли оправдание, под настрой, к случаю ли - лишь бы придать толчок, движение идеи на том, что не все мертвые были достойны смерти, как не все сегодняшние живые - жизни.
Чрезвычайно рано, еще до обжорства философией (оная лишь укрепила) уяснил, что между женским "нет" и женским "да" молекулу не впихнешь, где кончается одно и начинается другое не в силах определить никто, но больше всего они сами. Можно отставить философию, когда - "да", и утешаться ею, когда - "нет". По причине, что сегодня ненависть, завтра любовь и наоборот. Философствуя настрогал детей, оправдываясь перед своими, что не виноват, что и здесь, как из пистолета, попадает в цель с первого же раза.
– Оставь ниточку чувств, легче будет встретиться, - ставил силки Лешка, заговаривая "объект" до степени, что вручал вовсе не ниточку...
Обладая луженой глоткой, на одном дыхании, ни разу не сбившись, естественно и логично мог взвалить на головы такую фразу, что вспоминая, с чего началась, теряли и не надеялись вспомнить ее конец, уясняя себе только одно, что Замполит - в самом деле "замполит" - "ох
Иногда Леха словно заболевал, терял себя средь слов. Собственные мысли исчезали - всему находилась цитата. Как помнил? Петька-Казак имел подозрения, что едва ли не лепил сам, пусть из чужого мусора - уж слишком уж складно у него получается, к месту ли, не к месту - но не может такого быть, чтобы все мысли были уже сказаны - причем тысячи лет назад!
– и что Замполит, уверяя, что то или иное было высказано каким-то мраморной памяти авторитетом, попросту прикрывает этим свой собственный зад.
"Пятый" - ходячая энциклопедия, когда обращались к нему, только посмеивался.
"Меч, не способный поразить - мертвый меч!" - вторил Леха. И все соглашались - в подразделении подобные сентенции к месту, они нужны как разноголосые подпевки к мотиву - общей, не вызывающей сомнения, мотивации. Оружие, даже самое неприхотливое, надо содержать в порядке и обязательно кого-нибудь поразить - на его изготовление государством немалые деньги потрачены.
Веселого нрава не прикупишь. Даже у Петьки-Казака не займешь. Леха больше играет в веселость, что никого не обманывает, слишком много желчи в его веселье.
– Поставим вопрос иначе: могу я обвинить ихнее ракообразие в сексуальном домогательстве к моей персоне? Если я вижу, что оное образование, наглейшим образом подменив собой законодательную и исполнительную, домогается, пытается снасильничать над моей персоной (в частности) и государством (в целом) - тем самым государством, которое, ввиду собственной детскости исторического возраста, а с тем и наивности, поручено мне защищать - о каком, простите, полюбовном или контрактных отношениях здесь может идти речь?
– Ближе к сути!
– Суть развратных действий состоит в том, что нам предлагается вступить в интимные отношения с нынешней блядской системой мироустройства, которая категорически не устраивает мою личность. Причем с навязчивостью, которая превосходит всякое терпение, и без всяких скидок на нашу нормальность! Суть моих претензий - надо мной, фигурой цельной, со здоровой ориентацией, и государством, в настоящее время недееспособным, особо нуждающемся в моей опеке, осуществляется попытка насильственных действий. Это что, простите, за... Ну, вы поняли! Как я на это должен реагировать?
У "Шестого" опять ноет ладонь, словно застарелый ревматизм или зубная боль, что отдается каждым толчком крови. Знает, что за болью готовы полезть воспоминания; тоже какими-то толчками, причем только те, что хотелось забыть, и даже казалось, что давно забыл. Странно это, более поздние шрамы так не беспокоят, а этот первый и небольшой - что в самой середке ладони - одно время исчезнувший, а сейчас вновь проступивший, лежащий поперек той борозды, что считается линией жизни... Странно. Видом, словно не он, не шрам по линии жизни прошелся, а сама линия жизни шрам рубит...