Время своих войн-1
Шрифт:
И мир исчез.
Филимон Кончей открытым ртом уставился в потолок мертвецкой.
* * *
– Кого-то черти принесли!
– говорит вдруг Седой и тут же выходит, прижав за собой дверину. И все в очередной раз удивляются его чутью, только через пяток минут подъезжает машина, когда Седой уже стоит у дороги, опершись на изгородь.
Замполит, осторожно отжав дверь, глядит в щель.
– А разговор у него напряженный... Может, стоит сходить, подстраховать?
–
– Это в прежнее время не обидели бы, а сейчас...
Машина разворачивается на узком, юзит, и как-то зло газанув, обдает Седого пылью. Тот некоторое время задумчиво смотрит ей вслед и начинает спускаться по тропинке к бане.
– Нормалек, отшил и вроде нерасстроенный, - говорит Леха, промахиваясь с собственными выводами в очередной раз - и что тут поделаешь, пошла у него такая полоса...
Седой входит - сразу понятно, что-то не так. Лешка хмурится: последний раз схоже разочарование в собственной удаче аналитика испытал, когда, хорошенько распарившись в такой же деревенской баньке, прямо с крыльца прыгнул-упал в огромный пушистый сугроб... а там оказался куст крыжовника.
– За время вашего восьмимесячного отсутствия на вверенной мне территории произошли следующие неприятности...
Седой неспешно рассказывает, что с недавних пор "повадились" к нему... Все из-за ульев - мед пару раз возил на базар. Там "наехали" - стал, как положено, платить - сугубо чтоб не выделяться на общем фоне. Приезжали сюда - сосчитать ульи, разобраться, сколько меда снимает, не уходит ли налево, в соседнюю область. Чтобы не ссориться по пустякам - баню им топил. Понравилось. Вот с этого и началось. Теперь, не скажешь, что частенько, но наезжают попариться.
– Обычно заранее предупреждают, а сегодня, видно, приспичило.
– Сказал, что гости у тебя?
– Сказал.
– И что?
– Сказали, чтобы выметались, баню за собой вымыли, и заново протопили.
– Бляха-муха, ну вот и помылись! Теперь перепачкаемся. Вроде бы устаканилось все, прошли времена отмороженных.
– Не здесь, - говорит Седой.
– Здесь все на десяток лет опаздывает.
– Думаешь, не вникнули, приедут разбираться?
– Это зависит на какой градус подвыпитости упали - потянет "на подвиги" или нет, еще какие девки с ними - умные или неумные. Если неумные - не отговорят, не придумают иную развлекуху - тогда жди гостей.
– Я с ними поговорю!
– тут же заявляет Казак.
– Переберу деляг с периловки.
– Ага! Сейчас! Тебя пусти: братская могила будет, прибирай за тобой...
– А я без ножа, по-свойски. Феню знаю, прощупаю насколько серьезные.
– Без собственных наколок? Без перстней на пальцах? Какой ты, бляха муха, уголовничек без наколок, без перстней?
– Оденусь. Перчатки есть у кого?
– Боксерские?
– Карандаш есть химический? Нарисую! Таких нарисую, что сразу язык себе в жопу засунут - как приедут, так и уедут.
Казак все еще во хмелю.
– Понадобится,
– Может я?
– предлагает Миша-Беспредел, разминая шею.
– Тебя детинушку увидят, сразу задумаются "про жизнь", да за стволы. У них обязательно стволы в машине должны быть. Стрелять им нельзя позволить, и уйти отсюда должны так, чтобы никаких последующих протоколов.
– Если сейчас не выучить, - возражает Седой, - этим дело не кончится - город их!
Но Командир похоже все решил.
– Идут "левые" полной парой, Седой - тормозом, чтобы не увлеклись, от "правых" один Молчун. Ему - отсечь от машин, нейтрализовать группу прикрытия, если такая будет, стволы обобрать. Вряд ли они со стволами к бане пойдут. Там у машин один или двое останутся, по максимуму - три. "Пятый" справится. Слышишь, Молчун? Там тоже без холодных - глумить нежно!
– Почему я в пролете?
– удивляется и даже чуточку обижается Извилина.
– По профилю. Тебе, если понадобится, город придется щупать. Как бы не пошло, не светись. Возможно, тот случай, когда точку не мускулы поставят, а мозги.
– Не нравится мне это. Не чужая ли прощупка, как ты считаешь, Седой?
– Нет, - уверяет хозяин бани.
– Если с ними чужих не будет, то точно - нет. Ситянских я всех знаю. Играют в бригаду "кина насмотревшиеся". Братья-разбойники.
– Вербанем, когда Извилина пощупает? Сгодятся?
– Тогда руки-ноги не ломайте, - говорит Седой.
– Ситянские, а они все как один, словно и неместные: неотходчивые, обидчивые - эти всегда помнить будут.
– А сменить верхушечку?
– живо интересуется Извилина.
– Или на них все держится?
– Вот и разберешься, если понадобится, - говорит "Первый".
– Ты же у нас вроде начштаба - мозгуй!
– Может, и не явятся, - сомневается Седой, сам себе не веря.
И все чувствуют его неуверенность.
– Есть рванина?
– глухо спрашивает "Пятый".
Седой находит старое из своего рыбацкого. Федя-Молчун натягивает брошенное прямо на голое тело и выходит в ту дверину, что в сторону реки.
Петька-Казак тоже заявляет, что не желает пачкать свое, и выпрашивает брезентовую ветровку... Ждут минут сорок - уже бы и кошка умылась, а гостей все нет. Некоторые решают, что "отбой", но тут Седой, сидящий снаружи на толстой колоде, стучит клюкой в дверь.
– Прибыли.
Петька-Казак и Лешка-Замполит смотрят в дверную щель.
– Три машины!
– Бля!
– роняет Замполит растерянно и оборачивается, - Их там, по меньшей мере, десять рыл, шесть сюда намыливаются, плюс две бабы с ними, а ты, Воевода, нас двоих отправляешь. Я же только недавно зубы себе вставил!
– Всех на себя не берите, парочку спугните на "Пятого", он к этому времени у машин приберется, - советует "Первый".
– За баб ручаюсь - пугну. Но шесть...
– качает головой Замполит.
– Это же не городские - другая кость.