Время таяния снегов
Шрифт:
— Пожалуйста, я могу не носить воду, — сказал Ринтын, — но вы часто оставляете людей без воды.
Кикиру слушал Ринтына со снисходительной улыбкой.
— Какой вежливый, — сказал он с деланным восхищением, — словно настоящий русский мальчик. А зачем тебе понадобилось зарабатывать деньги? Разве ты сирота?
Ринтын объяснил, что ему нужны деньги на билет. Как всегда, при этом Ринтын выложил все, что знал о Ленинграде, не преминув прибавить немного от себя, чтобы никогда не виденный город выглядел как можно привлекательнее. Кикиру внимательно слушал юношу, и понемногу его большой рот расплывался в улыбке, обнажая ослепительно белый ряд зубов.
— На воде много денег не заработаешь, — задумчиво сказал Кикиру, — тут нужно придумать что-то другое.
Кикиру снял шапку и запустил пятерню в спутанные космы. Он так яростно чесал голову, будто таким способом можно было добыть умную мысль.
— Небывалое дело ты задумал, — продолжал Кикиру. — Ха! Чукча едет по своей воле в далекий неведомый город учиться в высшей школе. Забавно. Гм. Надо тебе помочь. — Кикиру нахлобучил шапку и стукнул Ринтына пониже спины.
— Хочешь, я тебя устрою в редакцию районной газеты? Хорошая работа! Кучу денег сразу получишь. Сам хотел взять эту работу, но так и быть, уступлю тебе, раз ты едешь в такую даль. Ну как, согласен?
Ринтын нерешительно проговорил:
— Но я никогда не работал в газете…
— Чепуха! Для того чтобы работать в газете, большого ума не надо. Я ведь соглашался, хотя ни разу такой работы не делал. И ты, конечно, справишься.
— Нет, — отрицательно покачал головой Ринтын, — я так не могу.
— Напрасно отказываешься, — горячо сказал Кикиру. — Все дело в том, чтобы не закапать окна. В два дня справишься. Четыре стены, но все они продырявлены окнами.
Ринтын понял, что речь идет не о том, чтобы принимать непосредственное участие в выпуске газеты.
— А что там надо делать?
— Пустое, — махнул рукой потомок жироваров, — выбелить снаружи дом редакции газеты. Кисть есть, известь есть. Погода установится, покажется солнце, пойдем к редактору. Ты где живешь?
Ринтын ответил.
Кикиру нахмурился.
— Меньше всего мне бы хотелось встретиться с твоим родственником, тихо, как бы про себя, сказал он.
— Нет, он очень добрый, — поспешно проговорил Ринтын.
— К тебе он, может быть, и добрый, — ворчливо сказал Кикиру и добавил: — Я скажу редактору, а в первый солнечный день ты сам пойдешь к нему. Хорошо?
За завтраком Ринтын рассказал Теркинто о встрече с Кикиру и о его совете.
— Нашел друга, — проворчал Теркинто. — Это такой жулик! Не водись с ним. Он тебя может испортить.
Ринтына обидели слова брата.
— Я не маленький, — тихо и твердо ответил он, — и не какая-то вещь, которую можно испортить.
— Чем ходить по домам, словно батрак, лучше устраивайся на работу, сердито сказал Теркинто. — Смотри, со своим университетом скоро станешь таким, как Кикиру.
— Он добрый, — упрямо повторил Ринтын.
— Этот добряк в прошлую зиму выгнал из дому продавца с женой и в стужу гонял вокруг магазина, пока не добился своего — не получил спирта. Теркинто вскипел и от ярости так поставил стакан, что расплескал себе на колени крепкий чай. — Бездельник и лодырь, пьянчуга твой добряк!
Дождь продолжался несколько дней. Ринтын с нетерпением ждал улучшения погоды, чтобы отправиться в редакцию газеты. Он часто подходил к этому зданию и даже шагами мерил длину стен, которые ему предстояло белить. Через окна, забрызганные потоками дождя, Ринтын заглядывал в типографию, где совершалась сказочная, таинственная работа по превращению простого слова в печатное.
7
Почти каждый вечер Ринтын вместе с Теркинто и его женой ходили в кино. Картины демонстрировались все там же, где некогда Ринтын, будучи в пионерском лагере, смотрел «Чапаева» и "Кастуся Калиновского". Здание это — небольшой зал, едва вмещающий сотню зрителей, и будка, в которой помещался киномеханик, — громко именовалось Домом культуры.
Теркинто, возвращаясь из кино, каждый раз допытывался у Ринтына, похожа ли его Вааль на ту или иную киноактрису. Для сравнения Теркинто обычно выбирал на экране самых красивых женщин.
— Верно, моя Вааль похожа на Василису Прекрасную? — спрашивал Теркинто за вечерним чаем.
И если Ринтын затруднялся ответить, Теркинто старался облегчить задачу:
— Ты не сравнивай полностью: косы у Василисы почти такие же, как у Вааль. И высока ростом, как моя жена.
И только после просмотра фильма "Запорожец за Дунаем" Теркинто не задал привычного вопроса. Милиционера поразила форма кинопроизведения. Он без конца прищелкивал языком, восхищался выдумкой людей.
— Вот как здорово устроили! Простой разговор весь в песни поместили!
— Это же опера, — пробовал объяснить Ринтын.
Но Теркинто только махнул на него рукой и продолжал:
— Додуматься до этого надо было! Вааль, вот мы бы с тобой тоже всю жизнь песнями разговаривали. Утром я бы стал тебя будить: "Вставай, Вааль, потухла печь", или так: "Выстирай мои галифе и заштопай колени!"
Несколько дней после этого Теркинто был в шутливом настроении. Однажды утром он сказал Ринтыну:
— Ты до-о-лго бу-у-дешь ва-а-лять ду-у-рака? Я те-е-бе нашел ра-а-боту! — И объяснил: — Я договорился с директором собачьего питомника. Будешь у него помощником, и звание тебе будет — лаборант. Жалованье очень приличное, немного меньше моего. В халате щеголять будешь, научишься собакам уколы делать. Директор сказал, что со временем при старании и способностях можно получить звание ветеринара — собачьего и оленьего доктора. Ну, что ты молчишь?
— Нет, я поеду в университет, — твердо ответил Ринтын.
— Дурак! Если бы не воинский долг, я бы не задумываясь стал ветеринаром. Такая работа! Все время среди собак! А какие там псы! Настоящие аристократы. Живут как римские императоры — дерутся, жрут и делают щенят. Племенными называются!
— Я решил учиться в университете, — тихо ответил Ринтын. — Это цель моей жизни.
— Эх ты, опера! Цель жизни! Если хочешь знать, то настоящей жизни ты еще не видел. Я тебе даю советы и ищу работу не во вред, а для твоей же пользы. Конечно, приятно быть безответственным мальчишкой, но не все же время. Ты вспомни своего друга Эрмэтэгина. Хороший был человек. Русские говорили, что талантливый. Метался от одного к другому и так ни к чему не пристал, пока не погиб.