Время туманов
Шрифт:
— Что мне в этой штуке не нравится, так то, как она волосы дерет. Приятного мало. — Ученый снял с ладоней грязную пленку. — Но, увы, в таких местах, как это, с водой бывают неприятные перебои. В общем… друзья мои, я бы очень попросил вас не распространяться по поводу того, о чем я вам сегодня расскажу. Это бесполезно, так как вам не поверит подавляющее большинство тех людей, кто не имеет отношения к исследованиям ЦАЯ, а те, кто поверит, способны поверить во что угодно, начиная от снежных людей и заканчивая тарелками с Сириуса. Этих, как вы понимаете, всерьез воспринимать не стоит… м-да… но если мое начальство узнает по таким вот слухам, что Игорь Андреевич Лазарев поработал находкой для шпиона, меня не просто вышибут из института, но и, возможно, изолируют
Лазарев помолчал, и некоторое время в квартире был слышен только стук капель во флягах работающего фильтра-дистиллятора.
— Я после школы поступил в МИФИ на факультет экспериментальной и теоретической физики. К сожалению или к счастью, долго проучиться там у меня не получилось. Задолго до окончания первого семестра прямо на лекции всех студентов-первокурсников пригласили посетить специальный семинар. Посещение не было обязательным, но декан прозрачно намекнул, что за активное участие в важном научном эксперименте многим студентам могут засчитать сдачу курсовых работ за следующий год и даже поставить автоматы по некоторым дисциплинам. Нужно ли говорить, что желающих было очень много, в том числе и я… эксперименты были, на мой взгляд, странными и не особенно научными — сняли электромагнитную активность мозга в то время, пока давали держать в руках странного вида штуковины. Просили угадывать фигуры в закрытых конвертах, что-то высчитывали, записывали… в среднем, на каждого студента уходило примерно десять минут, после чего приглашали следующего. Я тогда подумал, что это вроде своеобразного медосмотра, тем более, ни сути, ни целей эксперимента я так и не понял, забыв о нем через неделю. Потом, перед сессией, меня вызвали в деканат и предложили перевестись в другой институт, какой-то ЦАЯ, на что я ответил решительным отказом… декан куда-то позвонил, молча выслушал то, что ему сказали, вздохнул и поставил меня перед фактом отчисления еще до сессии.
— Ни фига себе… — охнул Ткаченко. — Закон, блин, и порядок…
— Увы, но Центру уже тогда были предоставлены особые полномочия по факту появления первой Зоны. И мнения отдельных первокурсников не значили ровным счетом ничего — это фактически был призыв куда хлеще армейского. Сразу же за отчислением за непосещение пары малозначительных лекций, — Лазарев усмехнулся, — меня удостоили чести быть тут же зачисленным в особый институт при Центре. Родителям же, напротив, прислали письмо, что, дескать, ваш отпрыск настолько гениален, что его переводят в специальный исследовательский центр при, хех, самом президенте. На мое желание заниматься именно физикой никто просто не обратил внимания.
Лазарев достал фляжку, вспомнил, что она не так давно опустела, и с укором взглянул на Шелихова.
— Так вот… желание мое сбылось в полной мере. Пять лет суровой физики мне все-таки были обеспечены, так что зря я возмущался. После выпуска сразу же зачисление на биологический факультет, где я учился параллельно с работой по специальности — у меня уже начались выезды в институт при объекте…
— Институт, я так думаю, тот самый? — предположил Ткаченко.
— Да, да, вы не ошиблись… — кивнул Лазарев.
— Но почему именно ты? — спросил Шелихов.
— Предпосылки к развитию определенных способностей и хорошая обучаемость. — ответил Лазарев. — ЦАЯ небезосновательно полагал, что специалисты такого плана будут необходимы сначала ему, а потом, в случае глобальной катастрофы, и остаткам человечества. Особый проект «Пастырь», в рамках которого руководство нашего института с одобрения правительства готовило особых… людей. К сожалению, мои способности хоть и развились, но, увы, в крайне недостаточной для участия в проекте степени. Не помогла даже, если можно так выразиться, стимуляция анобами и непосредственно воздействием Зоны во время полевых выходов. Поэтому я до сих пор в отличие от, допустим, Ярошевича и Кузнецова, с которыми проходил практику в ЦАЯ, не подхожу для работ
— Нормальному? — Ткаченко приподнял бровь.
— Именно. — Лазарев энергично кивнул. — Меня очень раздражает тот факт, что я не в состоянии объяснить с научной точки зрения свое дополнительное… зрение, уж извините за тавтологию. Это… очень неприятно, когда что-то не просто не поддается изучению, как, например, те же аномальные образования, а принципиально непознаваемо научным способом. Поэтому я отказался от дальнейшего развития в этом направлении, а руководство Центра не особенно настаивало — я был совершенно никчемным экстрасенсом, но, смею предполагать, неплохим ученым, и в этом качестве принес бы намного больше пользы. Потому я и вызвался добровольцем.
— Проект «Пастырь»… не такой уж это и большой секрет, видимо. — Ткаченко пожал плечами. — По крайней мере название я слышал не раз, хотя и не вдавался в подробности.
— Вам бы никто и не позволил в них вдаваться. — Лазарев улыбнулся. — Могу сказать, что эти работы проводились достаточно давно, еще до первой катастрофы, хотя, конечно, и цели, и задачи, и даже название группы были другими. Сейчас ЦАЯ работает над несколькими проектами, но «Пастырь» является среди них приоритетным.
— Вы серьезно полагаете, профессор, что я бы не смог докопаться до истины? — Андрей даже рассмеялся. — У меня весьма неплохие отношения с вашими учеными, и они в курсе, что я плотно интересуюсь многими вопросами. Плюс у меня десяток подписей под очень серьезными документами и не за горами звание майора. Думаю, что тот же Яковлев вряд ли стал бы что-то от меня скрывать.
— В ЦАЯ работает несколько специалистов пятого и шестого уровней по условной шкале проекта «Пастырь». Я едва дотягиваю до второго, но при этом смог посмотреть ваше, Андрей, прошлое и найти под полом тайник. Поверьте, у Центра есть… дополнительные степени безопасности.
— То есть… — Шелихов даже приподнялся.
— Именно так, — кивнул Лазарев.
— С чем связана такая откровенность? — осторожно поинтересовался Ткаченко. — Сомнительно, чтобы ваши спецы, в легкую копающиеся в мозгах своих подчиненных, не прознали о том, что ты нам только что выкладывал.
— Они знают, — спокойно ответил Лазарев. — Мне, собственно, и было поручено ввести вас в курс дела. Вы, Андрей, и даже вы, сталкер, пользуетесь очень высоким доверием одного из далеко не последних людей Центра.
— Так, значит, они все знали о моем прошлом? — Шелихов прислонился к стене и прикрыл глаза.
— Нет, не знали. У вас совершенно точно нет никаких способностей, но застарелый страх и психическая травма создали в вашем сознании несколько мощнейших блоков, которые, мягко говоря, очень сложно пробить. Но, и это факт, вы ничем, абсолютно ничем не отмечены. В вас, уважаемый сталкер, нет следа Зоны — вы простой человек. Поэтому и представляете немалый интерес именно в качестве сталкера. Поэтому так ценны.
— А если в аномалии сдохну по дороге? — весело поинтересовался Серый, даже хохотнул. — То чё тогда?
— Тогда эксперимент провалился, и это будет нехорошо, — спокойно, с расстановкой ответил Лазарев.
— Капец. — Семен сплюнул. — Значит, я и проводник, и, на всякий случай, отмычка, и морская свинка для опытов.
— Эти роли друг другу не противоречат. И, заметьте, вы это сами только что сказали, уважаемый сталкер Семен.
— Я постараюсь выжить на этих ваших опытах. — Шелихов, кряхтя, поднялся. — Чтоб потом взять и накатать телегу в общество защиты животных. За жестокое, понимаешь, обращение с братом меньшим.