Время ушельцев
Шрифт:
— Точно, сжигали, — вновь отозвался Митрандир. — И славяне сжигали. И не они одни, кстати. Чтобы отделить дух от тела, говоришь? А что ты скажешь вот про такую фразу?
И, прикрыв глаза, Митрандир процитировал:
— «Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого, с осторожностью и изобретательностью. Вещь эта восходит от земли к небу и вновь нисходит на землю, воспринимая силу высших и низших. Сим отойдет от тебя всяческая темнота. В этом суть всяческой силы, которая побеждает всякую тонкую вещь и всякую твердую проницает».
— Это
— «Искусство волшебства». Семнадцатый век.
— А вот теперь послушайте, что писали на исходе двадцатого, — Галадриэль, протянув руку, взяла с грубо сколоченного стола книгу. — Это «Классическая астрология» Старгейзера: «Чтобы осознать свое бессмертное, истинное «я», мы должны именно «отделить тонкое от грубого», то есть освободить наш дух от тех эгоистических и пустых интересов, эмоций и мыслей, которые приковывают его к земле и мешают ему развернуться во всей своей полноте. И это должно делаться «с осторожностью и изобретательностью». Это и есть «производство алхимического золота» — Человека Совершенного». То есть… ну конечно же! Имаго! — воскликнула она.
— Так. Имаго — это Человек Совершенный, — хладнокровно заключил Митрандир. — А чем он отличается от обыкновенного? Бабочка от гусеницы чем отличается?
— Характерны наличие крыльев и… и способность к размножению, — не вполне уверенно произнесла Галадриэль.
— К размножению?! — ахнул Олорин. — Ну, конечно же! Тантрики Древней Индии!
— А кто это? — поинтересовался Митрандир.
— А это в Индии существовало такое учение — тантризм. Оно гласит, что в Начале Времен мужское и женское начала были слиты воедино, потом они разделились, и вот с тех пор существует мужчина и женщина, свет и тьма, тепло и холод.
— Бог и Дьявол, — зло усмехнулся Митрандир. — Равновесники! Видал я таких, как же…
— Да нет, все гораздо сложнее. Тантрики, наоборот, стремились заново раскрыть Божественное Единство.
— Ого! И что они для этого делали?
— Применяли различные… ну… сексуальные практики, — смущенно ответил Олорин.
— Тот же путь, — задумчиво произнес Митрандир. — От личинки к имаго. Чтоб тем самым познать наслаждение, доступное лишь небожителям.
— Ну да! Тот же путь! — радостно воскликнул Олорин. — Потому что и для них это была истина!
— Гораздо проще: потому что это и есть истина, — поправил Митрандир. — А крылья? Еще ведь характерно наличие крыльев!
— Крылья? — переспросил художник. — Гм… Ага, кажется, понимаю. Гусеница ползает по дереву, объедает листья, и точно так же цивилизованные люди объедают свой мир. Помните мировой ясень в «Старшей Эдде»? А бабочке уже доступен весь сад… Сад Эдемский! — внезапно воскликнул он. — Понимаете? Сад для бабочки — это Эдем, а не образ Эдема, как для нас!
— Сад как образ Эдема, да? — хитро улыбнулся Митрандир. — А вот про это вы что скажете? Это Лермонтов:
Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка…Там еще много чего. Но вот последнее:
Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе — И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога!— Ибо сквозь огонь лежит путь от личинки к имаго, — подытожил Олорин.
— Слушай, Митрандир! — внезапно спросила Галадриэль. — А ты помнишь наш девиз? Тот старый, еще иггдрасильский?
— «Те, кто верует слепо, Пути не найдут», — четко, как воинскую присягу произнес Митрандир.
«Пути не найдут»
Двенадцать сильнейших магов Братства встали в круг во дворе Сильвандира.
Тилис наблюдал за их работой со стороны. Он отлично знал, как строятся подобные круги, и сам неоднократно стоял в них. Но чтобы в один круг встали сразу все двенадцать советников — такого Тилис не видел еще никогда.
Бассос открывал Пути. Эрестор рядом с ним высвобождал Силы. Кэрьятан, стоя по другую сторону, был Завершающим. А напротив Тариэли обращалась вовне, и выходил за грани мира Фаланд, а там касается Мировых Плетений Силанион — все, все они были сейчас единым живым организмом, неотъемлемым от Живого Мира.
Их общая мысль заострялась все более и более, проницая открывшийся Путь на всем его протяжении. И лишь короткие полуфразы, которыми они обменивались, выдавали страшное напряжение слитых воедино душ.
— Вот оно! — крикнул Кэрьятан. — Это тот самый осколок. Путь перекрыт!
— Не совсем перекрыт, там есть щель. Но туда не пролезет даже крыса, — ответил Бассос.
— Я попытаюсь! — раздался чей-то голос.
— Соронвэ! Не смей! — крикнул Тилис.
Но Соронвэ, проскользнув между Фаландом и Тариэлью, ворвался в круг и… исчез. Исчез, как будто его никогда и не было.
— Он застрял! — ахнул Фаланд. — Бассос! Быстро открывай Путь!
— Не могу! — крикнул Бассос. — Осколок! Он уходит внутрь!
— Меняемся местами! — распорядился Фаланд. — Я открываю! Тянем Соронвэ назад! Все тянем!
— Его кто-то в Верланд тащит, — испуганно произнесла Тариэль. — Ну да! Там призывают его имя!
— Они же его раздавят! — отчаянно выкрикнул Кэрьятан.
— Силой тянем! Только силой! — твердо сказал Фаланд. — Другого выхода уже нет!
— Нельда — позвал Тилис. — Стой здесь, никуда не уходи. А ты, Калмакиль, сейчас же лети за Майхелем!
Соронвэ появился в центре круга и сейчас же упал на спину. Его лицо было синим, как у удавленника. Из носа и ушей текла кровь. Но он был жив.