Время увядающих лилий

Поляков Влад

А вот и она… Изабелла с искренней любовью смотрела на худенькую, стройную девушку, по которой было видно, что пройдёт ещё год-другой и она станет настоящей красавицей. Такой, какой она, её мать, никогда не была. Королева умела здраво смотреть на мир и даже на саму себя, оценивая как достоинства, так и недостатки. У неё имелся ум, прозорливость, умение использовать любую возможность для достижения цели. У дочери этого не наблюдалось, зато имелась красота, пусть и несколько отрешённая от мира. Править ей было не дано, но вот сделать Хуану королевой было в силах Изабеллы. И не только Хуану, откровенно то говоря.

— Ты выглядишь лучше, чем вчера, девочка моя, — улыбнулась Изабелла, повелевающим

жестом отослав секретаря прочь, на почтительное расстояние. — Похоже, море уже не так беспокоит тебя.

— Ещё беспокоит, — поёжилась инфанта, вспомнив вчерашние мучения от качки, усилившейся из-за поднявшегося к вечеру ветра. — Я не смогу ни полюбить море, ни привыкнуть к нему.

— Это и не обязательно. Просто море — самый быстрый и безопасный сейчас путь… Война… — ударившая в борт волна чуток сильнее обычного качнула корабль и побледневшая инфанта предпочла сесть в свободное кресло. Изабелла же, не заостряя внимания на нелюбви дочери к морю, перевела разговор на иную тему. — Тебе ведь понравился портрет Чезаре Борджиа?

Ещё недавно побледневшая от небольшой, но всё же качки инфанта заалела. Довольно строгое воспитание относительно девичьей скромности, принятое в роде Трастамара, давало о себе знать. Но именно оно показало Изабелле, а точнее подтвердило, что слова, сказанные Хуаной ещё тогда, до отплытия, не были лукавством, стремлением оправдать ожидания родителей. Борджиа ей действительно понравился. Внешностью и тем, что успел совершить. Что же касаемо остального, то тут многое зависело от первого впечатления при встрече с… женихом. Естественно, инфанта понимала, для чего она отправляется в Рим вместе с матерью. От неё это и не скрывали, напротив, подробно объяснили необходимость для Испании именно этого брака.

— Он… красивый, — потупив глаза, вымолвила Хуана. — И о нём многое говорят. Что он не только выкупил пленных христиан из османской неволи, обменяв их свободу на жизнь одного магометанина, но и хочет помочь своему отцу собрать воинов для нового Крестового похода. Как рыцарь из баллад…

Рыцарь! Изабелла Кастильская заменила усмешку на добрую улыбку, что ей удалось совершенно естественным образом. Она привыкла изображать… разное. Что до сказанного дочерью, то в этих словах не было ничего удивительного и неизвестного ей. Слава частенько бежит впереди человека, особенно если он сам этому помогает. Чезаре Борджиа создавал свой образ так, как скульптор ваяет творение из куска мрамора, придирчиво осматривая получившееся и внося необходимые изменения. Ему нужен был образ человека, твёрдо держащего своё слово в противовес прославившемуся коварством отцу? Извольте!

Допускала ли королева Кастилии то, что это не было маской? Допускать можно было почти всё, но рассчитывать на то, что добивающиеся успеха в серьёзных делах люди честны и открыты… Жизнь успела преподать Изабелле Трастамара множество уроков, доказывающих совсем противоположное.

— Он действительно успел прославиться, несмотря на молодость, — кивнула королева, которую слова инфанты удовлетворили. — Но он способен будет и на большее, особенно если рядом с ним окажется спутница жизни, понимающая, что нужно для блага истинно христианского мира. Ведь ведущаяся сейчас война против Франции началась и из-за того, кто король Карл Валуа завистлив к чужим успехам и желает получить то, что не принадлежало и не будет принадлежать французской короне. Ты меня понимаешь?

— Наверное, — неуверенно прошептала Хуана. — Но я не очень понимаю в государственных делах.

— Зато ты чувствуешь то, что будет хорошо для семьи, а что плохо. Семья, девочка моя — это самое ценное что есть у человека. И я рассказывала тебе, что случается, когда об этом забывают. Помнишь…

Слова лишись без остановки, привычно

обволакивая разум инфанты. Королева хорошо знала всех своих детей и Хуана отнюдь не была исключением. Верность тем, кого она считает своей семьёй, готовность пусть мягко, но влиять на тех, к кому она искренне привязывается — это было основной силой инфанты. Изабелла знала, что она, Фердинанд и их дети навсегда останутся для Хуаны неотъемлемой и очень важной частью жизни, несмотря на планирующееся замужество. Равно как и то, что влиять на столь опытных интриганов как Борджиа можно лишь так, чтобы это не выглядело влиянием ни на первый, ни на второй взгляд. Полная искренность, никакой фальши — почуют! Зато вот так, от всей души, даже не думая о самом факте влияния… Пожалуй, это был один из немногих путей и как бы не самый лучший.

Глава 10

Папская область, Рим, апрель 1494 года

— Бедный братик! — слова Лукреции были слегка приправлены сочувствием, а вот иронию она даже не пыталась скрывать. — Ты так усердно спасал меня от нежеланного брака, а про себя даже не подумал. Как же теперь будут плакать все те девушки, которые прикидываются служанками. Их мне тоже жалко… Я сейчас заплачу.

— Юное, но несомненно ядовитое создание, — ткнул я пальцем в сторону сестрёнки, призывая в свидетели Мигеля и особенно Бьянку. — Всего четырнадцать лет, а какие… замечательные результаты. Не удивлюсь, если годам этак к восемнадцати мне удастся воспитать не просто умную и опасную личность, а способную на равных соперничать по влиянию и опасности с Львицей Романии.

Улыбается, вся из себя такая довольная. Мда, этой Лукреции, в отличие от известной из привычной мне по векам грядущим истории явно не интересен образ «роковой красотки» сам по себе. Как дополнение — возможно, но точно не в качестве основы личности. Впрочем, при таком окружении и методах воспитания удивляться нечему. С каждым месяцем юная Борджиа делает всё новые шаги по избранному пути, да так, что приходится даже сдерживать излишний энтузиазм. Особенно тот, который касается оружия. Постоянно напоминаю, что Бьянка, конечно, персона крайне примечательная, но не во всех случаях пример. И вообще, негоже четырнадцатилетней дочери понтифика осваивать бой на мечах. Чревато для красоты, ведь шрамы могут появиться даже во время тренировок. Однако девичье упрямство — штука крайне серьёзная, бороться с которой приходится… с переменным успехом.

— «Служанки» страдать не будут, — хмыкнул Мигель, меланхолично взирая по в сторону римских красот, то на собственно видимую часть замка Святого Ангела, где мы, как и немалую часть времени, находились. — Зная Чезаре, он и на них время найдёт, только уже не столь явно и показательно. Да и испанская инфанта для него слишком молода.

— Четырнадцать лет, пусть даже с половиной, — даже не пытаюсь отрицать очевидное. — Пусть сперва… сформируется. Хотя, как видно по портрету, скоро станет весьма красива.

Посмеиваются, все трое, воспринимая сказанные мной слова как некую причуду, одну из многих, которыми я уже успел прославиться, наряду с прочим. Бьянка аж кубок уронила, ухохатываясь, после чего, всё ещё постанывая от смеха, поплелась подбирать. На самом же деле тут имелось классическое такое расхождение нынешних понятий и моих личных, сформировавшихся в несколько иное время. Возраст девушек, вот в чём суть. По крепко устоявшимся понятиям все, кто не достиг лет как минимум семнадцати — условные «школьницы», которым максимум можно сделать несколько комплиментов, но на этом и ограничиться. Тут же… Скажем так, свадьбой и всеми последствиями оной лет в четырнадцать и тем более пятнадцать тут удивить сложно. И воспринимается оно как нечто само собой разумеющееся.