Время волков
Шрифт:
Едва заметная пауза, затем:
– Почему ты пришел ко мне только сейчас?
– Я бегал по городу… - беспомощно сказал Артур.
– Надеялся… надеялся ее найти, - щеки горели так, будто их лизали языки огня.
– Потом отправился домой, думал, вы вернулись.
– Он тогда ничего не соображал и метался из угла в угол, как в горячечном бреду.
– Но вас не было, тогда я взял коня и прискакал сюда. Это все… - Он замолчал.
Раймонд Айтверн медленно, очень медленно поднял правую руку и поднес ее к глазам, рассматривая украшающий безымянный палец золотой перстень с большим черным камнем. Снял кольцо и отложил его на край ближайшего стола, а затем застыл на мгновение, будто о чем-то размышляя, и наконец ударил сына по лицу. Первый раз в жизни. То была пощечина,
Не говоря ни слова, отец налил себе вина в высокий бокал из кардегойского хрусталя и выпил - не спеша, неторопливо, с расстановкой, растягивая каждый глоток, а потом аккуратно отставил бокал на ручку подвернувшегося кресла. На несколько ударов сердца прикрыл глаза. В комнате стояла мертвая тишина.
Когда повелитель Запада вновь заговорил, безразличие не только не исчезло из его голоса, но даже сделалось гуще и полнее:
– Вы устали и явно не соображаете, на каком свете находитесь. Отправляйтесь в спальню и выспитесь, пока не наберетесь сил. Вы мне сейчас не понадобитесь.
Собрав все, что от себя осталось, в кулак, Артур поднялся на ноги, придерживаясь за всю ту же распроклятую дверцу. Он никогда еще не ощущал себя более мерзко. Жалкий, отвратительный червяк… Предатель.
– Отец… Я буду с вами.
– Нет, - почему ты так спокоен… папа? Почему ты так спокоен?!
– Вы мне не нужны. Идите и отдыхайте.
Артур сжал зубы, сдерживая срывающиеся с языка возражения, и направился к примыкавшей к кабинету спальне. Отец часто ночевал в ней, когда задерживался в замке допоздна, а иногда, должно быть, принимал тут придворных дам. Юноша остановился на пороге, широкая кровать манила, обещая долгожданное забвение, но он не мог к ней подойти.
– Милорд, простите меня, - голос Артура срывался, - хотя понимаю, что прощения мне нет… Это я, я во всем виноват… Я не уберег Лаэ… Это все случилось из-за меня! Вы вправе наказать меня, как хотите, я и сам убил бы себя, если б это могло что-то изменить! Все, что про меня говорят - правда. Я действительно ничтожество, пустой вертопрах… Мне стыдно, милорд, я… - юноша запнулся, не зная, что еще сказать. Слова закончились, осталось только настойчивое желание обнажить клинок и вонзить его себе в грудь.
– Это так легко, - неожиданно сказал герцог Айтверн, открывая дверь, - принимать на свою душу все грехи, посыпать голову пеплом, признаваться, какой ты мерзавец и подлец, обличать себя, обещать исправиться… Так легко, так просто, так приятно… Куда сложней - наконец перестать чесать языком и впервые что-то с собой сделать. Отдыхайте, сын. Мне неприятно вас видеть.
Отец вышел, оставив Артура наедине с собой.
Он отключился сразу, как только добрался до подушки. Упал на кровать, не снимая сапог, как был, в вызывающей отвращение испачканной одежде. Думать о случившемся уже не было сил, любая мысль вызывала тоскливое гнилостное отвращение, и забвение пришло мгновенно, подарив передышку измочаленному телу. Снов Артур не увидел, он просто провалился в глухую черную яму, может ловчую, а может - выгребную. Очнулся уже под вечер, неожиданно, будто от пинка, и чувствовал себя очень слабым. Но это была… правильная слабость. Спроси Артура, почему он так решил, он бы сам не сумел ответить.
Все было очень далеко, и все было неправдой.
У него не было сил ни о чем вспоминать.
В комнате стояла тишина, глубокая и плотная, как любимое одеяло, под которое можно забраться с головой, и юноша стал слушать тишину, ловя каждый ее аккорд. Окна отцовской спальни выходили на запад, глядя на простирающиеся на другом берегу реки поля, и опускающееся за горизонт солнце окрасило небо нестерпимым пламенем и уронило на ровную гладь Нейры золотые слезы. Горящая дорожка пролегла в воздухе. По легендам, именно этой дорожкой некогда поднимались драконы - прежде чем развернуть необъятные крылья и упасть в небо, скользя между туманами мира, танцуя свои небывалые вальсы и обнимая притаившуюся не то внизу, не то наверху землю. В Малерионе, родовом замке Айтвернов, стоящем на самом краю уходящего в бесконечность моря, там, где травяная зелень равнин встречается с бирюзовой нежностью волн, знали много старых сказок… Про благородных принцев, выросших в изгнании, гордых и дерзких, готовых отдать жизнь за освобождение своих земель от злобных тиранов. Про прекрасных дев, заточенных в неприступных башнях. Про эльфийских королей, хранящих тайны древней магии и правящих бессмертным народов зачарованных холмов. Про мудрых наставников, способных помочь добрым словом и правильным советом, про сладкоголосых бардов, словами и музыкой превращающих небывалое в быль, про волшебных зверей, в трудный час приходящих на помощь, про добрых фей, охраняющих крестников и всегда готовых испечь огромный фруктовый пирог, про верные мечи, что никогда не сломаются и не предадут своих владельцев, про отважных рыцарей, следующих тропой чести, про колдовские чащобы без всяких тропинок, про тысячелетних ведьм, помешивающих в чугунных котлах небывалое варево, про настоящую любовь и верность… Они с Лаэнэ любили слушать эти сказки…
Они с Лаэнэ.
Артур Айтверн встал с кровати, на ходу содрал с себя грязные тряпки, не глядя швырнул их в угол. Если б только грязную душу можно было снять так же легко, как нечистое платье, до чего ж это было бы славно… В гардеробе отыскалась свежая смена, он натянул ее, не сразу разобравшись в бесконечных пуговицах и застежках, вознамерившихся сопротивляться утратившим привычную ловкость пальцам. Ничего-ничего, лишь бы руки не подвели, когда придется держать в них клинок, а остальное неважно… Почему-то, хотя Артур и понятия не имел почему, у него вдруг возникла уверенность, что скоро опять настанет черед драться. И драться насмерть. Он найдет сестру и спасет ее, чтобы для того не потребовалось.
Юноша в последний раз оглядел комнату и вышел вон.
Город пронесся мимо смазанной анфиладой лубочных картинок. Артур горячил Вихря, опасаясь опять опоздать. Отца в королевском замке уже давно не было, но молодой человек надеялся, что успеет перехватить его дома. Несколько раз он едва не задавил прохожих, в последний момент успев поворотить коня - руки почти машинально вцепились в поводья, и дарнеец встал на дыбы. Вслед ему неслись растерянные проклятья.
Когда Артур прибыл в семейный особняк, в третий раз за этот перевернувший все на свете день, солнце уже зашло. Холодало, по дому струились тяжелые тени - мало в каких покоях горел свет. Странно, хотя чего тут странного, если разобраться? Интересно, объявил ли отец домочадцам о пропаже молодой госпожи, а если нет, сколько времени пройдет, прежде чем этот слух растечется сначала среди слуг, а затем и выплеснется в город, становясь достоянием жадной до сплетен публики? А где сама Лаэнэ, что с ней, жива ли она еще?!
Двери главной залы, где по словам встреченной горничной уже полчаса пребывал отец, были заперты, и перед ними стояли, опираясь на алебарды, гвардейцы в тяжелых панцирных латах. При появлении молодого Айтверна они сдвинулись, преграждая путь.
– Милорд не велел никого не впускать, - сообщил сержант Кремсон. В свое время он учил Артура драться кинжалом и стрелять из арбалета. Старый добрый учитель, не заставляй меня ждать… - Он обсуждает с капитаном важные дела.
– Никого? Включая даже меня?
Сержант чуть заметно качнул головой:
– Никого - значит никого. Милорд, шли бы вы к себе, отдохнули.
– Я уже наотдыхался.
– Слышал, у вас был тяжелый день.
– Ничего, тяжелые дни бывают у всех, и если я не встречусь с герцогом, мой нынешний день станет еще тяжелей, - как странно, он уже говорил сегодня нечто подобное. Неужели ни разу нельзя увидеться с отцом без проволочек?
– У меня приказ, мой господин, и я не намерен его нарушать, - чуть более сухо, нежели следовало, ответил Кремсон.