Время возмездия
Шрифт:
Миклашевскому сразу как-то сделалось легко и свободно, как будто бы перед ним находился давно знакомый соперник, бой с которым не таил в себе особых неожиданностей. Эту похожесть между итальянцем и Рыжим Тигром уловил и тренер. Карл Бунцоль, ладонью поглаживая Миклашевского по спине, сказал об этом, не упоминая имени бельгийца:
– Помнишь Антверпен? – и добавил: – Седьмой раунд?
Игорь кивнул. Он понял тренера. В Антверпене именно в седьмом раунде Миклашевский свалил Рыжего Тигра. Встречным справа. Ударил автоматически, послал в открывшуюся цель кулак. Даже не думал, что нокаутирует. Но удар сделал свое. Игорь запомнил удивленное выражение, промелькнувшее в глазах бельгийца. Он рухнул под ноги Миклашевскому и растянулся плашмя на ринге, не слыша возмущенного рева своих почитателей.
– Повтори и здесь, – сказал Бунцоль, продолжая ладонью поглаживать и мягко разминать мышцы спины. – Повтори седьмой раунд.
Игорь
И после гонга, едва только судья подал команду «бокс», итальянец, действительно, как и Рыжий Тигр, спрятав подбородок под высоко поднятое левое плечо, двигая полураскрытой перчаткой перед своим длинным носом, защищая его, сразу пошел в атаку. Нанося вытянутой левой быстрые жесткие прямые удары, Пончетто торопливо прощупывал защиту Миклашевского, ища в ней слабое место, готовясь к броску. Он тыкал своим кулаком, обтянутым пухлой кожаной перчаткой, в разные стороны, вверх и вниз, в голову, плечи, корпус, монотонно и быстро, как бы простукивая прочность оборонительной стены, отыскивая в ней хоть малейшую щель, куда можно было бы вогнать клин, потом расшатать его, расширив брешь, и в него, в этот проем, бросить свои основные силы. Прием не новый, но довольно успешный, проверенный многими боксерами.
Итальянец работал добросовестно, Игорь слышал, как Пончетто старался ритмично дышать. Особенно шумно тот выдыхал через нос, стараясь совмещать выдох с нанесением удара. Так же пыхтел, напоминая паровоз, в первых раундах боя и Рыжий Тигр. Игорь, легко парируя удары, чуть улыбнулся уголками губ, про себя, как бы говоря сопернику: «Давай, давай, действуй!» Но он и предположить не мог, что его короткая улыбка окажется спичкой, поднесенной к пороховой бочке.
А именно так и произошло. В темных глазах итальянца, где-то в самой глубине, как в степном колодце, куда нежданно упал луч солнца, вдруг вспыхнул огонь. Пончетто что-то выкрикнул – то ли ругательство, то ли боевой клич – и кинулся на Миклашевского. Это был не бросок и не сумбурная атака, а какой-то вихрь атак, африканский смерч, помноженный на темперамент южанина. На Миклашевского обрушился град ударов, один сильнее другого, словно на него вдруг высыпали мешок с булыжниками. Игорь вынужден был защищаться, но все равно не успевал парировать летящие кулаки итальянца, принимая их на плечи, подставленные руки, невольно ощущая напряженными мышцами их тяжелую каменную силу. А в зале, казалось, только и ждали этого вихря атак. Особенно усердствовали земляки Пончетто, солдаты итальянской дивизии, которые после переформирования и пополнения перед отправкой на Восточный фронт ненадолго остановились под Лейпцигом. Они-то и подбадривали своего боксера и топотом ног, и свистом, и аплодисментами, и выкриками. Черноусый широколицый капрал жестикулировал руками, стремясь дирижировать неуправляемым хором.
Миклашевскому было трудно. Он отступал, ощущая спиной канаты ринга, обжегшие ему спину, отскакивал, уклонялся, нырял под летящий кулак, отбивал и принимал на себя удары. А они все сыпались и сыпались, без остановки, без передышки, одним сплошным бурным потоком, прорвавшим плотину и все сокрушающим на своем пути. Его не удержать, от него нет спасения. Особенно сильными были коварные и неожиданные удары снизу, те самые апперкоты, о которых говорил Бунцоль.
Миклашевский едва успевал уворачиваться, защищаться, отвечая хлесткими встречными ударами, но итальянец, казалось, был к ним не чувствителен, и Игорь никак не мог остановить соперника, сбить бешеный натиск. Миклашевский тяжело дышал и уже подумал о том, что Пончетто не похож на Рыжего Тигра. С тем работать на ринге было легче. Итальянец и по мастерству, и по тренированности, и по опыту явно был выше бельгийца на голову. Профессионал ринга с довоенным стажем. Игорь напрасно ожидал коротких перерывов между бросками, между атаками, когда боксер делает краткую передышку, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и снова ринуться вперед. Обычно именно в эти-то мгновения и ловил Миклашевский своих соперников, не давал им передышки и проводил свои сокрушительные серии ударов. Но на сей раз ему попался очень хорошо тренированный профессиональный боец, с отлично отработанным дыханием, сам умеющий подавлять и сокрушать. И поэтому вся надежда у Игоря была на свои ноги. На быстроту передвижения, на их пружинистую силу и выносливость. Отстреливаясь одиночными ударами, думал лишь об одном – дотянуть до конца раунда, вынырнуть из захлестнувшего водоворота атак, отдышаться, а главное, осмотреться, осмыслить весь этот губительный сумбурный натиск и найти против него действенное средство, путь к победе. О поражении он и не помышлял, как бы ему тяжело ни приходилось.
Он просто не имел права проигрывать.
Он должен победить этого итальянца и вообще выиграть весь турнир. Выиграть во что бы то ни стало! Стать бесспорным победителем. Чтобы о нем, о Миклашевском, сообщили газеты. Хоть чуть-чуть, хоть строчку, лишь бы упомянули фамилию. В этом и заключался его шанс, единственный шанс на выход к своим, на установление заново связи с Центром. Дать о себе знать. Так договаривались еще в Москве. И сейчас это было важно. Миклашевский уже несколько месяцев, можно сказать, «без работы». Связь со своими людьми как-то сразу оборвалась. Что произошло с ними, он не знает. Может быть, и самое страшное – провал… Все могло случиться. Война есть война. Может быть, в Центре, в Москве знают. И в Центре по газетам определят, что он, Миклашевский, жив, что он в строю. Миклашевский помнит напутствие полковника Ильинкова: «Наши люди тебя найдут, но и ты сам не теряй времени, дай о себе знать. Через печать. Выступи так, чтобы о тебе появилось хоть несколько строчек в газете». Так что проигрывать поединок Миклашевский не имеет никакого права. Надо выстоять и победить. Разве там, под Сталинградом, его товарищам было легче? А они не только устояли, но и одолели, опрокинули врага. Да так, что эхо прокатилось по всему миру! И в прошлом году летом под Курском… И итальянцев тоже били, от их хваленой «голубой дивизии» летели пух и перья. И от этого Пончетто должны полететь и пух и перья.
«Главное в нашем деле, как говорил Гриша Кульга, не теряться. Безвыходных положений не бывает». Шаг назад – и удар. Еще шаг – и удар. Не нравится? Еще получай!.. Бить надо встречными. Как на тренировке. Раз, два – и отход. Раз, два – и отход. Отходить с умом. Ближе к своему углу. Раунд должен же когда-нибудь кончиться! Еще шаг. Назад и в сторону. Назад и в сторону. И он прозвенел, спасительный гонг. Судья встал между боксерами, энергично разводя руки:
– Брэк!..
Пончетто, чертыхнувшись, направился в свой угол.
Игорь не сел, а плюхнулся на подставленный тренером табурет. Как хорошо, что он в своем углу! Со стороны может показаться, что боксер специально рассчитал время и в самые последние секунды оказался именно в своем углу. Что ж, пусть думают так. Игорь откинулся на жесткие подушки и, расслабившись, положил руки на канаты, хватая воздух широко раскрытым ртом. И чуть было не задохнулся. Карл Бунцоль подсунул ему в лицо полотенце, закрывая рот и нос. Игорь, мысленно ругнув тренера, возмущенно замотал головой, стремясь высвободиться. Но тут же успокоился. Карл знал свое дело. Старый боксерский волк не хотел демонстрировать, что вынужден совать своему подопечному пузырек со спасительным нашатырным спиртом. Бунцоль, едва ударил гонг, полфлакона разбрызгал на влажное полотенце и теперь как бы небрежно обтирал им лицо боксера, суя под нос те части мохнатой материи, которые густо смочены нашатырем.
– Дыши глубже… Дыши глубже… Гут, гут. Все идет хорошо, – в голосе тренера Миклашевский не уловил ноток тревоги, и это отчасти тоже успокаивало боксера.
Карл Бунцоль влажной прохладной губкой водил по затылку, а второй рукой обмахивал полотенцем, нагнетая воздух в легкие, помогая схватить побольше живительного кислорода. И как бы между прочим, как о самом обыденном деле, тренер короткими репликами анализировал ход поединка, оценивал бой.
– Он типичный агрессор, его мощь в напоре и натиске. Не принимай его темпа, не надо, – говорил Карл и тут же советовал: – А ты попробуй сам наступать. Посмотри, как он умеет работать на отходах. Сам атакуй! Не давай ему двигаться вперед. И следи за правой, за ударом снизу. Сам диктуй, будь хозяином ринга. Только вперед!..
Игорь уже иными глазами смотрел на итальянца. Бунцоль прав. Как же он сам не догадался? Задачка не такая уж сложная, вернее, задачка сложная, да решение простое. Агрессивные бойцы часто не такие грозные, когда их самих заставляют двигаться назад, или, как говорят, спиной вперед.
А в противоположном углу Пончетто, вальяжно развалившись на табурете, закинул ногу на ногу и, повернувшись, словно бы он не устал, словно у него за плечами не было трудного раунда, с улыбкою на блестевшем от пота лице о чем-то переговаривался со своим тренером. Тот лениво помахивал полотенцем где-то около головы боксера. На их лицах светилась гордая самоуверенность победителей, словно бой досрочно окончен и осталось только ждать решение судей.
Едва прозвучал гонг, извещающий о начале второго раунда, в темном накуренном зале кто-то удивленно крякнул, кто-то присвистнул, увидев, как русский, который еще минуту назад убегал от наседающего на него итальянца и чуть ли не тонул в вихре его ударов, сам пересек прыжками по диагонали ринг и очутился перед оторопевшим Пончетто, готовый ринуться на противника, ожидая команды судьи, который почему-то медлил и не произносил положенного сигнала. Судья, в свою очередь, не скрывая удивления, взглянул на русского, решительно застывшего в боевой стойке около угла итальянца, и, взмахнув рукой, выдохнул: