Время возмездия

Свиридов Георгий Иванович

– И победитель турнира будет встречаться с чемпионом рейха, – отрезал Карл Бунцоль.

У Миклашевского пересохло в горле. Он мог ожидать всего, но только не такого поворота событий. Хитро же придумали! Победитель турнира, прошедший многодневный боксерский марафон, будет встречаться со свеженьким чемпионом Германии! Внешне это выглядит весьма благопристойно: сильнейший из европейских боксеров выходит на ринг против сильнейшего германского мастера… Спорить было бесполезно. И Миклашевский только спросил:

– Когда?

– Сегодня.

– Где?

– Там же. Жюри то же. Афиши уже расклеивают по городу.

– Формула боя?

– Шесть раундов.

– Почему шесть? Профессионалы работают по пятнадцать.

– Таково решение жюри. Начальству виднее.

– А Макс Шмеллинг будет?

– Нет, великий Макс уже уехал в Берлин.

Все стало ясным, и Миклашевский задал последний вопрос, который давно висел у него на кончике языка: о противнике.

– С кем?

– Ты его видел. Он сидел на банкете как раз напротив тебя, – ответил Бунцоль. – Ты даже обратил на него внимание, помнишь?

– Помню.

Миклашевский

действительно запомнил того белокурого и загорелого «типичного среднего немца», как мысленно его назвал Игорь, одетого в офицерскую форму экспедиционных войск армии Роммеля, который за весь вечер так и не притронулся к спиртному, не сделал ни одного глотка. Теперь стало понятным его поведение, его «трезвость». Он-то наверняка знал, что завтра – важный поединок! Понятным стал и его прилипчивый буравящий взгляд. Игорь чертыхнулся, злясь на самого себя. Как же он мог позволить себе вчера расслабиться? Пил и шнапс, и пиво… Радовался, что ему завидуют… Алкоголь держится в организме почти двое суток.

– Кажется, если мне не изменяет память, его зовут Хельмут?

– Да, Хельмут Грубер, чемпион великой Германии в среднем весе, – сказал Карл Бунцоль таким тоном, словно именно он сейчас тренирует его, этого самого Грубера, а не русского. – Ты увидишь, как он прекрасно боксирует!

Миклашевский почувствовал, что между ним и тренером возникла невидимая стена отчуждения, хотя внешне все оставалось по-старому. А бой предстоял нелегкий. Помощи и советов ждать неоткуда. Рассчитывать надо лишь на самого себя…

Глава девятая

1

Просторный зал оперного театра был заполнен до отказа и гудел, как пчелиный улей. Ярко сверкали хрустальные люстры, тускло отсвечивала позолота лепных украшений на балконах, матово темнел бархат на креслах. И чужеродно выглядели зрители, одетые в основном в походную армейскую форму. Гражданских и женщин было очень мало, и они печально выделялись на общем серо-зеленом фоне. На балконах и даже галерке, где обычно располагалась бедная молодежь, тоже темнела однообразная серо-зеленая людская масса. Организаторы поединка, не мудрствуя, нагнали в театр солдат – необстрелянных новобранцев, в основном из маршевых батальонов и учебных подразделений, устроив им своеобразное культурное мероприятие, чтобы они перед отправкой на фронт воочию убедились в торжестве германской нации, чтобы они своими глазами увидели, пусть и на ринге, победу немецкого ума и кулака над грубой русской силой.

Вполне естественно, что выход Миклашевского был встречен жидкими вежливыми аплодисментами и откровенно презрительным свистом. А появление на ринге самоуверенного и улыбающегося Хельмута Грубера, жующего резинку, вызвало восторженную бурю аплодисментов, которую можно было сравнить лишь с гулкой каменной лавиной. Зрители неистовствовали так, словно Грубер уже победно провел поединок и судья поднял его руку.

Миклашевский из своего угла рассматривал Грубера, пытаясь за эти секунды по внешнему облику понять его боксерский характер и угадать манеру ведения боя, чтобы хоть как-то, в общих чертах, хоть схематично наметить рисунок боя. Игорь не сомневался, что немцу рассказали, вернее, выложили все о Миклашевском, что тренеры проанализировали и наметили ему линию поведения, что Грубер смотрел его поединки. Это было видно по тому, как тот держался на ринге – самоуверенно и бойко, словно выходил на встречу с хорошо известным и изученным соперником, с тем, с которым боксировал не один раз. А что знал о нем Миклашевский? Почти ничего, если не считать тех газетных и журнальных статей, которые ему дал прочесть Бунцоль сегодня утром, «случайно достав» их у одного знакомого. В этих статьях журналисты больше восхваляли немецкого чемпиона, его волю к победе, могучий «арийский дух», удивительные по силе удары, сокрушающие соперников… Одним словом, пространные спортивные репортажи, статьи и отчеты о боях мало что могли рассказать о манере боксирования, об арсенале средств, о технических приемах и тактических особенностях. Игорь тщательно рассматривал помещенные фотографии, моменты боев, они говорили больше, чем слова. Анализируя их, Миклашевский сделал предварительное заключение, что Грубер – боксер опытный, выносливый, ведет бой агрессивно, стремится подавить противника натиском и сильными ударами с обеих рук. И сейчас, на ринге, рассматривая немца, убеждался, что не ошибался в своих предварительных оценках. Грубер был примерно одного с ним возраста, крепкотелый, мускулистый, загоревший под жгучим африканским солнцем. Он крепко стоял на жилистых ногах. Весь его облик говорил о силе и выносливости, а длинные, не по росту, руки давали ему сразу некоторое преимущество в бою на дальней дистанции. Справиться с таким будет не так просто, подумал Миклашевский, не имея никакого определенного плана на поединок, ибо все основные вопросы и разгадывания «секретов» придется разрешать в ходе встречи, в бою. И Грубер, словно читая мысли русского, надменно улыбался, продолжая двигать крепкими челюстями, жуя резинку. Два секунданта стояли с полотенцами, тренер торопливо что-то говорил ему, стремясь в оставшиеся секунды перед ударом гонга дать последние наставления. Фоторепортеры щелкали аппаратами, словно молния, сверкали вспышки блицев, озаряя ярким светом боксера, привыкшего позировать.

Удар гонга вытолкнул его из угла. Приняв боевую стойку, Грубер поспешил к русскому. Бунцоль, подтолкнув ладонью Миклашевского, выдохнул:

– Вперед! Покажи, что умеешь!..

Но Миклашевский хорошо знал: именно сейчас нельзя идти вперед и показывать «что умеешь». Надо сперва раскусить противника, понять его, оценить и лишь потом принимать решения. Они сошлись в центре ринга и закружили, словно заранее договорились и отрепетировали замысловатый танец. В зале стало тихо, слышно было, как поскрипывала канифоль под подошвами боксеров. Ни тот ни

другой не нападал, а каждый старался запутать, сбить с толку соперника, ошеломить возможными вариантами ударов и в то же время был начеку, зорко следил за каждым движением, готовясь мгновенно отреагировать на любую опасность. В эти короткие секунды первого раунда Миклашевский как-то сразу почувствовал уверенность в себе. Грубер осторожничает. Хваленый немец, имея такую фору, не идет напролом! И это неспроста. Видать, предыдущие убедительные победы русского над серьезными соперниками сыграли свою роль. Как бы его, Грубера, ни настраивали, ни подготавливали, а, выйдя на ринг против Миклашевского, встретившись лицом к лицу, германский чемпион не спешил выкладывать свои козыри, не торопился лезть под кулаки русского. Человек остается человеком, и в критические мгновения, встречаясь с опасностью, срабатывает природный инстинкт самосохранения. Психологическая борьба, которая завязывается в первые мгновения поединка, обычно непонятная зрителям, но очень важная для обоих соперников, шла полным ходом. В эти первые секунды боя закладывается основа всей последующей встречи. Бурное невидимое столкновение силы духа и воли одного с волей и силой духа другого, когда боксеры чувствуют друг друга каким-то шестым чувством, воспринимают кожей тела, зрачками глаз, – эта борьба безжалостна, она не знает компромиссов. В эти мгновения, еще до нанесения первых ударов, определяется лидер, который и диктует ход поединка. Об этом редко говорят даже сами боксеры, судьи не всегда замечают, лишь вдумчивые тренеры да старые боксерские волки, по опыту прежних своих боев, могут определить духовного лидера. Но духовная победа не всегда приводит к победе физической. Дальше наступает пора единоборства воли, силы, знаний, умения, выносливости и многих других важных частей, составляющих сложный комплекс боксерского искусства. Миклашевский выиграл эти первые мгновения и почувствовал, что одержал верх над хваленым немцем, что тот где-то внутри дрогнул, что Грубер не особенно уверен в конечном победном результате, хотя знал, что и судьи и зрители на его стороне. И победа духа влила новые силы Игорю, укрепила надежду. А внешне ничего не изменилось на ринге. Боксеры все так же кружили и плели тонкую паутину обманных движений…

– Бокс! – властно выкрикнул рефери, как бы подталкивая соперников к активным действиям.

«Пора начинать», – решил Миклашевский, понимая, что если судья на ринге и будет наказывать боксеров за неведение боя, то в первую очередь объявит предупреждение именно ему, русскому. А боксерские правила суровы: после трех предупреждений дисквалификация… Надо не давать лишних козырей в руки судей, на объективность которых сейчас рассчитывать не приходится.

И он пошел вперед. Легко и непринужденно, как на тренировке, начал атаку. Сделав ложные движения, послал два прямых длинных удара. Но Грубер, защитившись подставками, мгновенно ответил тем же. Начались, как говорят, активные действия. Грубер, быстро перемещаясь по рингу, хитрил, и Миклашевский получал в ответ не меньше, чем наносил. Удары жесткие, сухие, хорошо отработанные. Но Миклашевский шел вперед. Боксеры кружили, схлестывались и отходили. Так схлестываются в океане две встречные волны и, выбросив вверх сноп брызг, шумя и пенясь, откатываются назад, чтобы через секунды снова столкнуться с еще большей силой и яростью. Ни тот ни другой не уступали. Сражались на равных. Миклашевскому это было невыгодно. «Так, пожалуй, можно и проиграть, – мелькнула мысль, обдав холодом, когда Игорь, завершив атаку, снова отскочил на безопасную дистанцию. – Надо менять тактику». И в следующем броске, после прямых, пошел на сближение, в среднюю дистанцию. Но Грубер охотно принял вызов и осыпал его градом ответных хуков и апперкотов. Он работал, как автомат, четко и быстро, выпуская одну отработанную серию ударов за другой. Миклашевский успешно защищался, призывая все свое умение и мастерство. Прорывались лишь отдельные удары, получать которые было не очень приятно. А зал ожил. Немецкого чемпиона подбадривали аплодисментами.

– Бей русского!

– Вали его!

Темп поединка нарастал. Миклашевский попытался прижать Грубера к канатам, но тот ловко увернулся. Чуть было не загнал немца в угол, однако в самый последний миг тот легко выскользнул из опасной зоны, не забыв при этом, под одобрительный рев публики, наградить русского парой ударов. Удары были не сильные, но звонкие и эффектные. Стиснув зубы, Миклашевский сдержался и не полез с ответными, ибо легко мог попасть в заранее приготовленную ловушку. Перед ним был опытный и хитрый профессионал, к тому же еще и с завидным хладнокровием. Он не вспыхивал и не загорался, а работал, как машина. Лишь в глубоко посаженных глазах колюче светилась открытая ненависть. И затаенный страх. Страх перед возмездием. Если б только была возможность, Грубер, не задумываясь, растерзал бы русского. Но такой возможности у него пока не имелось. Русский был с кулаками, которые били точно и страшно, как русские пушки по немецким танкам. А Груберу не хотелось валиться под ноги русскому, ему нужна победа. Убедительная победа. И он, терпеливо выжидая, надеялся на случай, используя каждую малейшую ошибку русского. А идти самому вперед не хватало духу. Он лишь методично расшатывал оборону, сбивал дыхание, издалека готовился к главному штурму. Он, этот штурм, наступит потом, к концу поединка, когда русский выдохнется, когда израсходует пороховой запас своих мышц и станет легкой добычей, открытой мишенью для его безжалостных кулаков.

Боксеры снова закружили, хотя и не так слаженно и не так непринужденно. Минуты напряженного боя давали себя знать. Кончался второй раунд. Оба вспотели и, обмениваясь одиночными ударами, перестреливаясь на дальней дистанции, старались отдышаться, побольше набрать спасительного кислорода. Миклашевский смахнул перчаткой капли пота со лба, с неприязнью и невольным уважением оглядывая Грубера. Орешек оказался крепким, не раскалывался. «Попробуем все-таки еще и ближний, – решил Игорь, ища слабое место у соперника. – Как поведешь себя вблизи?»