Время возмездия
Шрифт:
– Вроде игры в одни ворота, – тихо сказал Валерию Укосимов.
Но парень из Пловдива не спасовал перед грозным титулом. Он сумел быстро справиться со своими нервами. И вот его левая рука начинает беспокоить португальца. Атаки болгарина стали целеустремленнее. Короткая разведка, сближение, пулеметная серия и – быстрый уход. И снова все сначала. Долгое маневрирование, выбор момента. Болгарские спортсмены зашумели, стали криками подбадривать товарища.
– Вангел! Достал! – от прежней неуверенности не осталось и следа. – Вангел!
Во втором раунде стало заметно, что известный мастер уступает парню из Пловдива, уступает в скорости и все время стремится сбить темп, перевести поединок в спокойное русло. Валерий смотрел на ринг и удивлялся: как португалец еще держится на ногах? Ридаго замучил себя накануне первенства сгонкой веса. Ежедневно часами находился в бане, в сухой парилке, и, чтобы усилить потовыделение, обсыпался солью. Виктор Иванович несколько раз, и шутя и серьезно, говорил ему, что так нельзя, но тот лишь усмехался. Не учите, мол, сами знаем.
До конца третьего раунда оставалось совсем немного, когда парень из Пловдива, обманув бдительность Ридаго, вошел в ближний бой и… с короткой дистанции нанес удар. Сильный и точный. Ридаго странно взмахнул руками и опустился на брезент.
– Раз! – судья жестом отстранил соперника.
Болгарин, не веря своим глазам – разве думал он несколько минут назад, выходя на ринг, что нокаутирует чемпиона? – стоял, бессмысленно улыбаясь, и не шел в нейтральный угол.
– Угол! Угол! – Рокотов скандировал вместе с болгарами, к ним присоединились и зрители.
Боксер наконец догадался, чего от него хотят.
Судья, убедившись, что болгарин стоит в дальнем нейтральном углу, неторопливо повернулся и, видимо, понял, что эти секунды, которые он фактически подарил Ридаго, не помогли, что тот все еще лежит и не сможет продолжать бой, спокойным, твердым голосом в наступившей тишине отсчитал секунды:
– Восемь… девять… аут!
Едва рефери кончил считать, как на ринг выскочил врач. Португалец, мотая головой, пытался отстраниться от его руки, державшей пузырек у самого носа. Журналисты, оседлав телефоны, спешили сообщить в редакцию первую сенсацию.
Расталкивая любопытных, к ступенькам ринга подбежала невысокая молодая белокурая женщина в модном летнем пальто.
– Гарсио! – она бросилась к боксеру. – О! Гарсио!
Открыв дверь в раздевалку, где находились советские боксеры, Рокотов сразу попал в объятия Миклашевского. Игорь Леонидович прилетел в Берлин с группой тренеров в составе туристской делегации.
– Понимаешь, чуть было не опоздали. В проспектах написано, что открытие завтра… Прямо с аэродрома и сюда… А ты? Как себя чувствуешь? Противника видел?
Валерий еле успевал отвечать. Настроение – прекрасное. Да, видел соперника на взвешивании. Он из Норвегии, моряк торгового флота. Говорят, левша. Вчера на тренировке работал с тяжеловесом Укосимовым, он тоже левша, а ему попался ирландец правша, так что у нас с тяжеловесом был обоюдный интерес.
Миклашевский раскрыл чемодан и достал тренировочный костюм, боксерские лапы.
– Пора разминаться, – он посмотрел на большие квадратные электрические часы, укрепленные над дверью. – Легкая гимнастика, пятнадцать минут…
Виликтон Туранов, закутанный в теплый мохнатый халат, двинулся к выходу. Виктор Иванович, обняв боксера за плечи, шел рядом и что-то говорил на ухо.
– Виля! Ни пуха ни пера! – крикнул Рокотов.
– Топай к черту, – ответил Виликтон, и на его сосредоточенном лице вспыхнула и тут же погасла улыбка, мысленно он был уже не здесь, а там, на ринге.
Валерий машинально проделал гимнастику и взял кусок тонкого кабеля в резиновой изоляции – скакалку.
– Сколько?
– Два раунда. В слабом темпе, – и, улыбаясь, тренер добавил: – Подарок тебе привез: письмо от матери! Оно долго путешествовало. Из военного гарнизона отправили в Сочи, но и там оно тебя не застало.
– Где же оно? Давайте, Игорь Леонидович.
– Наберись терпения. Долго ждал, придется еще подождать, – Миклашевский сделал паузу, посмотрел на Рокотова, и трудно было понять, говорит ли он серьезно или шутит. – Письмо получишь после полуфинала. Выйдешь в полуфинал, сразу получишь.
– А если не выйду, проиграю…
– Ну, тогда, – Миклашевский вздохнул и хитро улыбнулся, отдам только в Москве. Вот так! Точка. Не стой на месте, двигайся!
Каждый боксер по-своему переживает минуты перед ударом гонга. Один становится раздражительно-взвинченным, второй уходит в себя, молчун молчуном, никого не видит, никого не слышит, третий нарочитой веселостью старается прикрыть тревожную взволнованность. У каждого спортсмена свой характер и темперамент.
Легкая взволнованность, цепко охватившая Рокотова, едва он переступил порог Дворца спорта, постепенно нарастала, накатываясь все новыми и новыми волнами, словно где-то внутри у него запылал костер, который становился все жарче, все ярче, и в его пламени отчетливо высветлялся квадрат ринга, который стал центром жизни, а все остальное – второстепенное, не связанное в данные минуты с рингом, – отошло в сторону, заскользило мимо сознания.
Тревожное ожидание нарастало. Но оно не было похоже на переживание человека, идущего на суд, хотя ринг – это место открытого суда, где на глазах тысячной толпы специалисты в белых судейских одеждах решают спортивные судьбы. Валерий переживал по-своему, по-рокотовски, волновался, как солдат накануне парада, ибо для солдата парад, как и бой на ринге, проходит каждый раз по-иному и наполнен новым содержанием. Глухой ропот многотысячной толпы доносится сюда сквозь толщу стен, к нему невольно прислушиваются, ибо он, как барометр, чутко реагирует на ход поединка. По длинному коридору идет долговязый молодой немец с блеклыми навыкате глазами и приветливой улыбкой на губах. В одной руке он держит связку пухлых боксерских перчаток, издали похожих на огромные груши, в другой – листок бумаги. Он бесцеремонно заглядывает в раздевалки, быстро говорит, глотая окончания слов, говорит требовательно, но вежливо и уважительно, и всегда улыбается. Это судья при участниках. Он предупреждает боксеров, раздает перчатки, выводит очередную пару на ринг.