Время, вперед !
Шрифт:
Маргулиес остановился. Увидел Винкича. "Ну что ж, - сказала его улыбка, - ничего не поделаешь. Поймал".
Они поздоровались. А уже на насыпь карабкался Георгий Васильевич.
Тут Винкич и козырнул Георгием Васильевичем.
Он сделал непроницаемо-официальное лицо и холодно сказал:
– Познакомься, Давид. Познакомьтесь, Георгий Васильевич. Это инженер Маргулиес, начальник участка. Это тебе, Давид, не надо объяснять кто. Само собой понятно. И в данном случае Георгий Васильевич интересуется одной вещью. Не можешь ли ты нам объяснить?
– Да уж, пожалуйста, - сказал Георгий Васильевич, стряхивая с колен землю.
– Георгий Васильевич хочет знать, - с ангельской нежностью сказал Винкич, - твое мнение по поводу харьковского рекорда. И еще Георгий Васильевич хочет знать, собираешься ли ты что-нибудь предпринять со своей стороны. То есть собирается ли твой участок. В общем - какие вы делаете из этого харьковского рекорда выводы?
– Да, да. Возможно ли это? То есть то, что Харьков... Возможно ли? робко вставил Георгий Васильевич.
Маргулиес сосредоточенно зажмурился и опустил голову.
– Видите ли, - сказал он довольно твердо.
– Я считаю, что в харьковских показателях нет ничего сверхъестественного. Этого следовало ожидать. При строго научной постановке подобного опыта всегда можно добиться более или менее высоких, гм, темпов. А что касается нас, в частности моего участка, то как вам сказать? Тут много самых разнообразных обстоятельств... Лично я считаю, что, конечно, можно попробовать... отчего же не попробовать. Может быть, нам удастся - но подчеркиваю: при строго научной постановке опыта может быть, нам удастся довести количество перемесов, скажем, до...
Он задумался, как бы взвешивая еще раз про себя все доводы и данные.
– Ну?
– сказал Винкич, вынимая книжку,
Маргулиес слегка поморщился.
– Ну, скажем, можно попробовать довести количество перемесов до трехсот десяти, трехсот двадцати... Даже, быть может, трехсот тридцати. Но, конечно, повторяю, нужно тщательно подготовиться.
– Скажите!
– воскликнул Георгий Васильевич.
– А вот, представьте себе, инженер Налбандов тоже, знаете, крепкий парень...
Винкич осторожно дернул его за макинтош. Георгий Васильевич остановился. Но уже было поздно. У Маргулиеса переменилось лицо. Оно вдруг стало непроницаемым и неприятным.
Винкич про себя выругался: дернул Георгия Васильевича черт за язык произнести при Маргулиесе это имя.
– Ну так что же, Давид, - сказал Винкич, - когда же ты будешь бить Харьков? Сегодня, что ли? Кто у тебя на третьей смене? Кажется, Ищенко? А что же, Ищенко парень крепкий. А?
– Не знаю, - сказал Маргулиес вяло.
– Не думаю, чтобы сегодня.
"Ой, думаешь, собака", - подумал Винкич.
– Не думаю, чтобы сегодня. Надо посмотреть, подготовить... Вероятно, завтра, а быть может, и послезавтра...
Он помолчал.
– Знаете что, товарищи, - сказал он, - приходите-ка на участок завтра в шестнадцать часов. Может быть, завтра... попробуем... Вам это, пожалуй, будет интересно... Особенно вам, Георгий Васильевич... А пока вы меня простите...
Маргулиес притронулся к кепке и протянул беллетристу руку. Он ушел.
– Ну?
– спросил Георгий Васильевич.
– Знаю я, какие у него дела, - пробормотал Винкич.
– Так вот, значит, Георгий Васильевич, такое положение. Что мы имеем?
– Мы имеем два мнения: Налбандов говорит, что нельзя, Маргулиес - что можно.
– И даже нужно, - прибавив Винкич.
– Я его, собаку, хорошо знаю. Он думает, что нужно, и я вам клянусь чем угодно, что именно сегодня, а не завтра или послезавтра, он будет бить Харьков. Именно сегодня. Ну, мы еще успеем. Какой осторожный, черт...
– Значит, так, - сказал Георгий Васильевич.
– Налбандов считает, что абсолютно нельзя. Маргулиес считает, что можно триста тридцать. Очень интересно.
Они напрямик пошли к тепляку.
Винкич подошел к Корнееву.
– Ну, Корнеич, а ты что скажешь?
– Четыреста замесов - это уже как факт, - быстро сказал Корнеев, сразу поняв, в чем дело.
И слово замес он опять произнес так, как будто это было не русское слово, а испанская фамилия - Zamess.
– Интересно, - сказал Георгии Васильевич.
– Уж будьте уверены, - пробормотал Винкич и тут же, увидев Ищенко, подошел к нему: - Ну, а ты как думаешь, хозяин?
Ищенко тоже понял его сразу.
– Что я думаю?
– сказал он сердито.
– Думаю, что не меньше, как четыреста пятьдесят.
– Пятьсот!
– закричал, подбегая, Мося.
Высоко в небо уходила решетчатая стрела семидесятиметровой бетонолитной башни. Для того чтобы увидеть ее верхушку, надо было задрать голову. Тогда казалось, что она косо летит в синем небе, полном быстрых и горячих облаков.
Ковш с человеком поднимался по ней, как температура.
XXXI
Просьба мистера Рай Рупа вполне отвечала тайному желанию Налбандова.
Все же он счел необходимым сухо и бесстрастно пожать плечами.
– Итак, вы хотите видеть окрестности? Прекрасно.
Действительно, здесь было слишком пыльно и знойно.
Сегодня здесь все особенно раздражало Налбандова. И он мог бы найти сколько угодно причин своего раздражения.
Излишняя мягкость Серошевского. Недостаточная квалификация монтажников. Нехватка людей. Безобразная работа транспорта...
Да мало ли!
Наконец - эти американцы. Только от дела отрывают. Впрочем, тут Налбандов немного лукавил, обманывал самого себя.