Время, вперед !
Шрифт:
А услужливые Лары и Пенаты рассыпали вокруг нее, как букеты, рубчатые формочки для желе, медные кастрюли, утюги, каминные щипцы, мясорубки.
Фома Егорович смотрел на нее и забывал о своей немолодой жене, о своих некрасивых детях, о своей полной лишений и трудов, бродячей, суровой жизни в чужих краях.
Солнце село.
Туча, черная, как деревянный уголь, отодвигалась на восток. Расчистилось небо. Горел бенгальский закат. Его горячим стеклянно-малиновым пламенем были освещены глянцевитые листы журнала.
У ног американца ало блестела черная, уж почти высохшая грязь лужи, вся полопавшаяся на квадратики, как лаковый ремень.
LVIII
Маргулиес подбежал к машине.
– Почему остановка?
– Вода.
– В чем дело?
– Нет воды.
Каждая секунда была на счету. От каждой секунды зависел мировой рекорд. Мировой рекорд висел на волоске.
– Ох, не вытянем!
Работа остановилась. Люди замерли в тех позах, в каких застал их перерыв. Они отдыхали.
Кутайсов кричал в телефон:
– Алло! Водопровод! У телефона начальник аварийного штаба "Комсомольской правды". Почему на шестом участке нет воды? Что? Вода есть? Не закрывали?
Как же, дорогой товарищ, вода есть, когда воды нет? Что? А я тебе говорю, что нет! А кто же знает? Виноват, кто это говорит? Как фамилия? Ну, имей в виду, Николаев, ты будешь персонально отвечать за свои слова. Значит, ты утверждаешь, что вода есть? Добре.
Корнеев, обдирая туфли, карабкался по доскам в тепляк.
Там, на противоположной стороне, работала другая бетономешалка шестого участка, большая стационарная машина "Рансома".
Громадный воздух, пробитый и рассеченный по всем направлениям красными, клубящимися балками заката, мелькал движущимися тенями людей и колес.
С глухим шершавым шумом точильного камня медленно вращался большой барабан. Корнеев поставил к губам ладони рупором:
– Эй! Кто там! На "Рансоме"! У вас идет вода?
Он повернулся и поднес ладонь к уху.
– Идет! Иде-ет!
Слова гулко и медленно перелетали от человека к человеку сквозь громадный воздух тепляка.
– Ийот... ийот... ийот...
– защелкало эхо на высоте восьмиэтажного дома.
Эхо считало стальные балки перекрытий.
– Идет!
Корнеев бросился назад.
– На "Рансоме" вода идет. Водопровод в порядке.
Маргулиес обошел вокруг машины.
– Идет?
– Не идет.
– Что т...такое?
Моторист рвал рычаг вперед и назад. Воды не было. Бежали Ищенко, Мося, Нефедов, Тригер.
– В чем дело? Что случилось?
– Авария на водопроводной?
– Нет.
– Поломка?
– Нет.
Маргулиес сбросил пиджак и засучил рукава. Он взбежал па помост, стал на станину и залез головой в водяной бак.
Он долго и внимательно осматривал его. Он стучал кулаком по водомеру. Он вынул из голенища французский ключ.
Цедя сквозь зубы страшную ругань, он развинчивал и завинчивал гайки, трогал винты, выстукивал клепку, прикидывал ухо к стенкам.
Все было в полном порядке.
Он спустился вниз с помоста и надел пиджак, не счистив с него пыли.
Задрал голову.
– Как это случилось?
Моторист дернул плечами и со свистом плюнул.
– Да никак не случилось. Просто вода шла и вдруг перестала. Прямо как отрубила. Бац - и нет воды!
Он взялся за рычаг и стал его рвать с тупым упрямством: вперед - назад, вперед - назад.
– Давид Львович!
– жалобно проговорил Мося.
– Ну что вы скажете на такое дело? Прямо как назло, прямо как нарочно!
Он хватил кулаком по столбу помоста. Ханумов ломал железными пальцами, крошил щепку на мелкие кусочки и с силой швырял их под ноги.
Маргулиес твердо сдвинул густые брови и, расталкивая локтями людей, побежал, спотыкаясь, в тепляк.
– Что ж они там, - бормотал он, - что же они там делают... этот самый знаменитый аварийный штаб? Взяли на себя водопровод, а воды нет. И никого нет. Кто у них там... Семечкин, кажется?.. Где же Семечкин?
Он остановился и закричал громовым голосом:
– Семечкин! Где Семечкин? Кто видел Семечкина? Семечкин!
Он побежал в другую сторону.
– Ну? В чем дело? Что за паника?
– сказал густой неодобрительный басок Семечкина.
Маргулиес остановился. Голос Семечкина исходил откуда-то из-под пола. Маргулиес посмотрел вниз.
Здесь пол тепляка был разобран. Зияла квадратная дыра. Из нее, как из театрального трапа, в черных очках медленно, с отдышкой, поднималась фигура Семечкина с парусиновым портфелем под мышкой.
Его нос был испачкан суриком.
– В чем дело?
– Ты - на водопроводе?
– Я.
– Вода!
Семечкин вылез из трапа, аккуратно обчистил галифе на коленях и, солидно покашляв, сказал:
– Все в порядке. Уже.
– Что?
– Уже ставят. Я распорядился.
– Ставят? Что ставят?
– Счетчик.
– Какой счетчик?
Семечкин размашисто и несколько покровительственно похлопал Маргулиеса по плечу.
– Эх вы, производственнички! Мировые рекорды бьете, а хозрасчет забываете. Ну, ничего, хозяин, не дрейфь. Я распорядился.
Маргулиес смотрел на него в упор неподвижно суженными глазами. Его лицо было твердо и угловато, как камень.
– Что ты распорядился?
– с расстановкой и с ударением на каждом слове произнес он.
– Что ты распорядился?