Время вспомнить все
Шрифт:
И Штурмин как-то сам того не примечая, может, согретый алкоголем, а может, сильно перенервничал, не успел как следует выговориться с друзьями, рассказал Хоботову о многом. Естественно, он умолчал о том, кто он, где работает, в каком звании служат, и кто те, с кем он сидел за одним столом. С другой стороны, он вполне мог говорить и о них, потому как скульптор со звучным именем Леонид их не видел и, скорее всего, больше никогда не увидит.
– Так вот, все хотят, чтобы я занял должность и взялся учить молодых. А я, честно говоря, боюсь. Ответственность просто зверская, вдруг, что не так, кто будет отвечать? И не перед начальством, не подумай, не перед ним. Я начальства никогда не боялся и не. боюсь, тяжелее – перед собой.
Хоботов участливо кивал, а его руки с сильными толстыми пальцами и короткими ногтями уже разорвали пробку на четыре части, и теперь он шуршал острыми железками, перекатывая их в ладони, как ребенок перекатывает гладкие морские камешки, отполированные прибоем.
– Наверное, правильно. У меня тоже самое, хотя и с другой стороны.., но все проблемы в жизни схожи.
Если работать холодными руками, без охоты, без переживаний, без сердца, а одним умом, то ни хрена не получается. Глина холодная, мрамор мертвый. Ты вот правильно говоришь, настолько мертвый, что надгробие напоминает. А если с душой, с нервами, тогда все живое. Сейчас я одну штуку делаю, никому еще не показывал, вещь тяжелая… Бьюсь, бьюсь… И вот, уже кажется, вот, он, вот он, конец уже вижу, а на утро гляну – все не то. И опять ломаю.
– А что ты хоть делаешь?
– Это словами не расскажешь. Это надо видеть.
Если бы скульптуру или картину можно было рассказать словами, то на хрен они кому были нужны! В музее одни таблички болтались бы: «Самсон, разрывающий пасть писающему мальчику» или «Геракл», «Давид» – такие таблички и висели бы. А люди деньги платят за то, чтобы скульптуры смотреть, не таблички читать.
– Справедливо говоришь, хоть и путано.
– Вот я, – заговорил Хоботов, положив кулаки на стол и подавшись вперед, – я сразу вижу – где с душой сделано, с нервами, а где – халтура, за голые деньги. Ненавижу все эти памятники вождям, колхозницам, крестьянкам, пролетариям, царям – это такая дребедень, такая вонь, что я даже на улицу выхожу, голову не поднимаю. Как увижу такой памятник, так мне кувалду хочется взять и голову ему отбить.
– У меня тоже иногда такое желание возникает.
Когда вижу, кто-то что-то плохо делает.., тоже, знаешь ли, не за деньги работаю…
– Но платят-то тебе хоть хорошо? – спросил Хоботов.
– Какое там хорошо! Но на жизнь хватает, не жалуюсь. А жене все мало. Ну, да это ее дело, бабское, а у меня работа мужская, как и у тебя. Люблю мастеров, кто душу в свою работу вкладывает.
– Слушай, поехали ко мне, я тут совсем недалеко живу. Поговорим с тобой, ты мне душу разбередил.., и так выпить захотелось.
– Пей.
– Я же на машине, – напомнил скульптор, – здесь не бросишь, стоянки нет.
– Недалеко живешь?
– Двадцать минут на тачке, там у меня мастерская.
Кстати, ты был когда-нибудь в мастерской у скульптора?
– Никогда не был, – признался Штурмин. – Был только в мастерских, где надгробия делают, своим родителям заказывал и друзьям.
– Тогда поехали. За тебя рассчитаться?
– Брось, Леонид, за все, как говорится, уплачено.
– Уплачено, заплачено, – скаламбурил Хоботов, – если что, деньги есть. И выпивки у меня в мастерской хватает. Поехали.
Штурмин, ничуть не стесняясь, хотел собрать отбивные в салфетку, но Хоботов его остановил:
– Погоди, – и подозвал официанта. – Послушай, любезный, нам с собой закуски какой-нибудь сделай.
Запакуй и это, пожалуйста.
– Нет вопросов, – сказал официант.
Как ему показалось, и бородатый вполне может оказаться знакомым Забродова, а обижать постоянного клиента ему не хотелось.
– Пару минут подождите. Спиртное нужно?
– Этого у нас хватает, – широким жестом предупредил желание официанта скульптор.
Через пять минут с большим бумажным пакетом, теплым на ощупь. Хоботов и Штурмин садились в машину. Та даже качнулась, когда два силача заняли переднее сиденье. Ехали, как обещал Хоботов, недолго.
Вскоре машина свернула во двор мастерской.
Когда Лев Штурмин переступил порог, то его поразил сам объем здания. Он никак не мог поверить, что огромное помещение, по величине сопоставимое с небольшим спортзалом, занимает только один человек.
И это даже не его квартира, а лишь мастерская, куда он приходит работать, под настроение.
– Красиво у тебя, – с искренним восхищением, когда зажегся свет, пробормотал Штурмин. – А потолок действительно стеклянный? – майор ГРУ стоял посреди мастерской, запрокинув голову и глядя на угасающее небо.
– Да, стеклянный.
– А дверь у тебя большая, машина въехать может?
– На то и рассчитано, чтобы скульптуру вывезти"
Не станешь же ее по частям распиливать?
Штурмин осторожно присел на кожаный диван. Он-то ожидал приехать в какой-нибудь грязный подвал, где мебелью служат старые стулья да лавки, он ожидал увидеть стол, сколоченный из грубых досок, а здесь все дышало изяществом и, в то же время, мощью. Полки стеллажей настланы из дубового бруса, стойки покрашены в черный цвет, пол – из широких сосновых досок, покрыт лаком и подметен до зеркального блеска. В середине мастерской стоял станок, на котором высилась скульптура, накрытая уже подсохшей мешковиной.
Прежде чем доставать спиртное, Леонид Хоботов взял пульверизатор и сбрызнул мешковину.
– Чего ты? – спросил Штурмин.
– Нельзя, чтобы глина высыхала, а то скульптура растрескается.
Штурмину хоть и не терпелось посмотреть на скульптуру, но он не торопил Хоботова. Нужно будет, сам покажет.
– Ну, что, сперва посмотришь, над чем мучусь, а потом выпьем – или наоборот?
– Покажи сначала, – Штурмин поднялся и шагнул к станку.
– Стой здесь, ближе не подходя. Скульптуру сперва издали смотреть надо, потом подойдешь, когда первое впечатление получишь, – и Хоботов одним рывком ловко сдернул мокрую мешковину, она, как приспущенное знамя, тяжело легла на пол.
Штурмин ожидал увидеть что-нибудь привычное – обнаженную женщину, которую в мыслях уже называл «голой бабой», русалку, дельфина, ну, в конце концов, лошадь. Но то, что предстало перед его взором, было неожиданным и в то же время немного знакомым. Он никак не мог припомнить, где видел подобное, не совсем такое, но все же близкое – трое сильных мужчин и гигантская змея.
– Ну, что скажешь? – Хоботов присел, откинув край пальто, на валик дивана.
Штурмин не спешил говорить. Прищурившись, обошел скульптуру со всех сторон.