Время вспомнить все
Шрифт:
– Все это бред, Леонид. Ни одному слову твоему не верю. Выдумки творческого человека – вот что это.
– Я говорю тебе, следующая заметка в газетах о тебе будет!
Штурмин неторопливо повернулся. В голосе Хоботова что-то показалось ему подозрительным – словно скульптор мгновенно протрезвел. Лев Штурмин посмотрел на кусочек мяса, неровно испачканный в горчицу.
И в это время Хоботов бросился на него, держа прут как пику. Стальная рифленая проволока, срезанная сваркой под углом, вошла Льву Штурмину в левую сторону груди. Не задев сердце,
Хоботов громко захохотал, прутом опрокидывая майора на пол. Штурмин хрипел, силясь что-то сказать, а Хоботов уже вцепился ему в горло. Единственное, что успел сделать Штурмин, так это ударить вилкой Хоботова в плечо. Но что такое вилка по сравнению с сильными пальцами, могучими, как слесарные тиски, сошедшимися на шее!
– Ну, что, теперь веришь? Веришь? – выкрикивал Хоботов.
Глаза Штурмина закатились, язык вывалился изо рта. Он несколько раз дернулся, наконец, замер.
– Ну, вот, все. Я тебя задушил, я сильнее тебя!
Хоботов бросился к окнам и задернул в мастерской все шторы. Затем выдернул прут и обшарил у мертвого карманы. Он нашел портмоне, в котором лежали деньги и документ с фотографией, с печатью.
– Майор ГРУ? – Хоботов повертел головой, словно бы отгоняя назойливую муху. – Ничего себе! А я-то думал, чего ты такой здоровый. Так ты оказывается, в самом деле убийца, профессиональный убийца!
А я всего лишь любитель, и смог тебя завалить. Мне даже работать захотелось. Правда, с тобой предстоит развязаться как можно скорее. Дождаться ночи и вывезти отсюда. А завтра тебя найдут. Остался последний росчерк.
Хоботов взял нож, которым совсем недавно резал мясо, и вырезал на затылке Штурмина большой крест.
Крови уже натекло изрядно, и Хоботову пришлось повозиться. Он завернул тело Штурмина в толстый целлофан, перевязал веревкой, затем открыл яму, в которой хранилась глина, и подумал:
«Черт, возни много – доставать, если я его туда затолкаю, весит он немало. Лучше, под стеллаж».
Он вытащил пару скульптур и засунул мертвого Штурмина под стеллаж. Затем поставил скульптуры и задернул шторы. Протер шваброй пол. Подошел к столу и выпил несколько глотков виски. А затем сбросил свитер. Оставшись в майке и джинсах, принялся лепить. Руки стали послушными, пальцы не делали лишних движений, они приближали шедевр к завершению.
«Ну, ну, еще немного», – шептал скульптор, когда дверь открылась, и он краем глаза увидел на пороге дочь.
– Тебе чего?
– Привет, добрый вечер. Ты один?
– Один.
На столе стояли бутылки, два стакана.
– Видишь, я работаю?
– Вижу.
Хоботов развернул станок так, чтобы дочь не видела, над чем он работает.
– Тебе деньги нужны?
– Ага, – сказала Маша.
– Возьми в моем пиджаке, во внутреннем кармане.
– Сколько можно взять?
– Сколько совесть позволяет.
Маша подошла, запустила руку в карман. Там было триста долларов шестью купюрами по пятьдесят.
– Если я половину возьму, не обидишься?
– Возьми две сотни и проваливай, я работаю.
– Слушаюсь, папа, – Маша быстро покинула мастерскую, удивившись щедрости отца.
«Даже не вспомнил, что несколько дней назад уже финансово подпитывал оставленную семью. Странный он какой-то, но, наверное, не от доброты. А может, денег у него куры не клюют, вот и дал. Все равно, деньги не пахнут», – и Маша, перепрыгивая через лужи и ручьи, на этот раз не боясь запачкать свои новые шузы, побежала к стоянке такси. Но тут же подумала:
– Деньги-то надо обменять на российские, деревянные, родные, так сказать. Эх, была бы мелочь зеленая.., жаль, не стрельнула у него и рублей, дал бы точно. А что все деньги не взяла, это правильно. Возьми я все, он наверняка запомнил бы, а так заработается, забудет и подумает, что истратил. Глаза то у него сейчас, как у сумасшедшего, огнем горят – одержимый.
После трех часов за полночь Хоботов неохотно бросил работу.
Глава 15
Полковник Уголовного розыска Владимир Петрович Сорокин вернулся домой во втором часу ночи с сильнейшей головной болью. Жена и дети уже спали. Он тихо пробрался в квартиру, аппетита не было.
«Да, надо выпить таблетку, и лучше но одну, а сразу две. Чертов Удав! – запивая таблетки холодной водой из стеклянного графина, подумал полковник Сорокин. – Из-за тебя ни днем, ни ночью нет покоя. Экспертизы, десятки версий, разговоры, встречи с психиатрами, проверка психлечебниц, прогнозирование возможных жертв – словом, непрерывная, бесконечная, тяжелая работа. Надо выспаться.., хотя бы часов до восьми, а то и до девяти».
Владимир Петрович принял душ, но головная боль не прошла, виски ломило, как после тяжелого похмелья.
«Господи, да что это такое! Выпить еще воды? Может, и усну».
Пришлось вернуться на кухню, включить электрочайник. Затем Владимир Петрович выпил стакан кипяченой воды и тихо прошел в спальню.
Жена приоткрыла глаза:
– Чего так поздно? – задала она избитый будничный вопрос, которым почти каждый день встречала мужа.
– Чего, чего… Можно подумать, ты не знаешь?
Спи, работы много.
– Ox, и работа же у тебя!
– Да, работа, – сказал муж, положил на прикроватную тумбочку телефон, натянул до подбородка одеяло.
Ему показалось, что в спальне жарко. Поднялся, приоткрыл форточку.
– Холодно, – услышал он голос жены, раздраженный и злой.
– Спи, спи.
«Холодно ей, жарко, а у меня голова кругом идет».
– Голова болит? – на этот раз участливо спросила жена.
– Да.
– Работа у тебя дурацкая, вот она у тебя и болит чуть ли не каждый день. Покажись врачу.
– Я и без врача знаю от чего: сигареты, кофе и никакого отдыха, никакой разгрузки.
– Вот и покажись врачу, – жена повернулась на бок, отворачиваясь от мужа. – И свет погаси.