Время вспомнить
Шрифт:
Филибу и Орешку сильно мешала веселящаяся толпа. Орешку - особенно. Слуга то и дело оборачивался на ярко разодетых девок, поэтому Филибу приходилось полагаться только на себя и стараться изо всех сил не потерять никчемыша в толпе. Борай все время оглядывался и путанно расспрашивал прохожих. До него, похоже, доходило туго, и он долго кружил переулками, пока от набережной не увязался за пожилой парой, согласившейся показать ему дорогу.
Борай дошел до тихого богатого пригорода и, стянув с лица маску, постучался в дверь двухэтажного особнячка. Филиб и Орешек притаились за углом. На стук из дома выглянула пожилая ората-служанка.
– Не туда, дурень, - крикнула служанка, выглядывая в окно.
– Тебе нужно в западную часть, это не доходя трех кварталов до Озорного. Улица Осенних Снопов. Там она теперь живет, в доме, где семь ступеней ажезского мрамора, в верхних покоях.
– Спасибо, госпожа!
– пискляво отозвался никчемыш, поворачивая на север.
– Дурень и есть!
– воскликнула служанка.
– Не туда. Спроси у кого, заблудишься.
– Я подскажу, добрая ората, - сказал Филиб, выныривая из тени.
– Пойдем, Борай.
Никчемыш вытаращил глаза, пытаясь вырвать руку из крепкого захвата, потом увидел за спиной Филиба Орешка и взвизгнул. Слуга подхватил никчемыша под другую руку, а чиновник одной строки вырвал из потных пальцев мальчика смятую записку.
– Эй, - крикнула служанка.
– Вы чего там?
– Добрая женщина, - обернулся к окну Филиб.
– Этот мальчик с нами. Ступайте по своим делам, любезнейшая.
Как нарочно, порыв ветра поднял над лицом пряди, прикрывающие татуировки. Ората охнула и быстро прикрыла ставни, продолжая подглядывать сквозь цветное стекло. Чиновник и слуга оттащили никчемыша за угол. Мальчик был довольно силен, двое мужчин с трудом удерживали его.
– Отведем его домой, - сказал Филиб.
– Держи крепче.
Орешек отвесил никчемышу подзатыльник и, злобно кривясь, зашептал ему что-то на ухо. Мальчик перестал сопротивляться и только следил с тоской за тем, как Филиб разворачивает и читает записку. Чиновник с недоумением рассматривал два изящных рисунка черной тушью (ласточка с полусложенными крыльями и лисичка с приподнятой над землей лапкой, словно живые). Ниже рисунков был написан адрес.
– Сам справишься?
– спросил Филиб у Орешка.
Тот сплюнул коричневую от древесной жвачки слюну и уверенно кивнул.
– Ты должен слушаться Орешка, - обратился чиновник к никчемышу.
– Иначе твой хозяин тебя накажет. Сбегать из дому нехорошо. Господин Тормант очень волнуется. Мы еще поговорим с тобой об этом, - Филиб показал мальчику рисунки.
– Расскажешь мне о цумэии?
Борай опустил глаза и упрямо покачал головой. Филиб пожал плечами и сунул слуге серебрушку. Теперь главное, чтобы охочий до выпивки и других развлечений парень не осел где-нибудь по дороге в корчме и не потерял никчемыша. А Борай сам уже не убежит, побоится.
Чиновник был уверен, что по подсказанному адресу найдет Тайилу Нами, самозванку. А никчемыша, по уму, нужно отдать дознавателям и всерьез допросить. Неплохо бы еще уточнить,
Улица Осенних Снопов была пуста. На лестнице дома с семью ступенями ажезского мрамора Филибу никто не встретился. На звонок тоже никто не ответил. Ночь Тан-Дана праздновал весь город, и глупо было бы ожидать, что заговорщица будет сидеть дома.
Решетка во внутренний дворик была незаперта. Нигде между ставнями не пробивалось ни одного лучика света. Слуги, должно быть, тоже отправились веселиться. Из банной, приоткрытой для проветривания, пахло сырым деревом и ароматическими маслами, терпкий запах лаванды смешивался с вонью протухших объедков из помойных ведер, оставленных у входа; жаровня с остатками горного масла бросала узорчатые блики на стены дома и крышку колодца, пламя в ней гудело, растревоженное вечерним ветром. Стены дома, обращенные внутрь дворика, изысками не обладали: голый камень с несколькими окошками, ставни без витражей, но с грубым дешевым стеклом. Господам предоставлялось смотреть на прохожую часть, с ее нарядными клумбами и широкими просторами, а комнаты прислуги выходили в темноватый закуток с грубой лестницей в углу. Филиб сначала поднялся по скрипучим ступенькам, намеренно производя много шума, кашляя и топоча. Обе двери, из верхних и нижних покоев, были заперты. На шум никто не вышел.
Пришло время вспомнить старые навыки. Филиб разделся до рубахи, разулся и обмотал ладони содранными с рукавов кружевными нашивками. Он подпрыгнул, уцепился за деревянный подоконник под ставнями, подтянулся и через несколько секунд стоял уже на нешироком выступе, распластавшись, ощущая чуткими ступнями каждую трещинку и вмятинку камня. Взобраться к окнам верхних покоев и открыть ставни ножом оказалось задачей посложнее, пришлось вспомнить, как в бытность свою мальчиком Эшемом из приморских трущоб Мэзы он таскал своей матушке, ленивой, но хитрой бершанке, туго набитые кожаные кошельки из окон постоялых дворов, влезая по едва заметным неровностям стен.
Филиб влез в покои и прямо у окна споткнулся о сложенные у стенки деревянные чурбачки для печи. Теперь он убедился, что в комнатах действительно никого нет. Грохот дров разбудил бы всякого. Филиб усмехнулся: почтенная должность чиновника лишила его должной бдительности, вором ему больше не бывать. Он постоял еще немного, прислушиваясь, зажег свечу в медном подсвечнике, потом прошелся по комнатам. Он не ошибся. Тайила Нами жила здесь. Он чувствовал ее присутствие, как тогда, в замке. Разница была лишь в отсутствии страха. Девица Нами была счастлива в этом доме.
Филиб ни к чему не прикасался: морч тревожились, не позволяли ему продлить удовольствие и насладиться сладким предвкушением победы, чувством охотника, отыскавшего логово редкого зверя. Они не давали ему даже пары минут, чтобы рассмотреть окружающие его вещи, по незаметным мелочам прочитать такие желанные для него подробности жизни молодой девушки. Тайила Нами жила здесь не одна. Это почему-то пугало морч и они делились с человеком своей тревогой.
На низком столике в гостиной лежала раскрытая книга. Филиб склонился к пожелтевшим страницам и прочитал: