Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Ты не спросила, как я это понимаю. Ты спросила, кого я впустил в дом, — устало возразил Наклз. — Эта женская манера подменять понятия всегда сбивает меня с толку. Пощади, Магрит, передо мной сегодня рыдало три барышни и юноша, за полгода так и не уяснившие, чем факториал отличается от дифференциала. Я собирался отправить их на пересдачу с комиссией, а они утверждали, что я таким образом ломаю им жизнь.
— И что ты сделал? — Магрит мигом воспользовалась тем, что Наклз стал разговорчивее.
Маг явственно поморщился.
— Влепил девушкам низший проходной бал, а молодого человека отдал на растерзание комиссии. Рыдающая женщина — это неприятно, но терпеть можно. Рыдающий мужчина — это непристойно и терпеть такое нельзя.
— На-аклз, ну расскажи мне про себя. Ну хоть чуть-чуть. Я умираю от любопытства. Почему Кассиан никогда о тебе не говорил?
— У нас с ним круто не совпали политические взгляды, Магрит. — Маг перехватил умоляющий взгляд, насупился еще сильнее, поджал губы, помолчал немного и тяжело вздохнул. — Ладно, я в твоем возрасте тоже был любопытен. Давай договоримся так: три вопроса. Все славно и честно, как в сказке. Ты задаешь мне три вопроса, я честно на них отвечаю, и ты прекращаешь все эти шпионские игры, идет?
Магрит нутром чуяла, что три вопроса — это максимум того, чего она может добиться в данной ситуации.
— Идет. Только отвечать честно.
— Я обещаю ответить честно или не ответить. Тогда задашь другой вопрос, — пожал плечами Наклз. Магрит по тону поняла, что спорить здесь бесполезно, и согласно кивнула.
— Где ты родился?
— В Клеврэ. Это такая дыра на полпути между Вальде и эйнальдской границей. — Магрит нахмурилась, вспоминая, слышала ли она когда-либо такое название. Маг истолковал ее сомнения по-своему и спокойно уточнил:
— Вернее, почти тридцать лет назад была такая дыра. Сейчас это, вероятно, чистое поле с обгорелыми остатками печных труб. Впрочем, там и в мое время кроме графской усадьбы особенных достопримечательностей не имелось, а ее сожгли первой.
— Ты родился в усадьбе?
— Это твой второй вопрос, я правильно понимаю?
— Нет-нет. Расскажи о своей семье.
На лице Наклза появилось страдальческое выражение, какое бывает у умной собаки, которую ребенок в десятый раз просит дать лапу.
— Подели Кассиановы рассказы на пять, вычти ореол великомученицы, которым он, я уверен, окружил мать, и выйдет примерная правда. За исключением того факта, что этой святой женщине нас принес аист.
— Он говорил, что ваш отец — герой, боровшийся за незави…
— Он знал о нашем отце не больше, чем я. А я знал только то, что аист улетел и, к тому же, был повенчан с другой аистихой. Еще у меня было две младшие сестры. Уже от другого аиста, который, впрочем, тоже улетел.
При упоминании «аистов» тон мага стал более резким. Магрит поспешила перевести разговор на его сестер.
— Кассиан говорил, обе его сестры погибли, когда калладцы били эйнальдцев. Это правда?
— Что калладцы били эйнальдцев? Еще какая правда. Я бы даже сказал, глубокая истина. Во всяком случае, королевская армия драпала очень быстро, теряя по пути целые взводы, пушки и обозы с девками.
— Я про сестер.
Наклз дернул щекой.
— Ему приятнее так думать и это полезнее для его будущего революционного «жития», которое ему непременно напишут коллеги, когда он поймает свою пулю. Правда состоит в том, что одна из них ушла за калладским обозом со вполне определенными обязанностями, а вторую мать пристроила в госпиталь святой Жюстины. Это дом скорби. В просторечии более известный как сумасшедший дом. О местонахождении Аделины остается только догадываться, а вот Ильза либо в госпитале, либо километром севернее. Весьма живописное кладбище, я там в детстве частенько бродил.
— Что, там так красиво было? — невольно удивилась Магрит. Ей кладбища всегда представлялось довольно страшными местами, мало подходящими для прогулок. Она, даже будучи взрослой девицей лет девятнадцати, в одиночку туда ходить побаивалась.
— Скорее там всегда было с кем поболтать, — фыркнул Наклз с очень неприятной усмешкой. — Допрос окончен, госпожа дознаватель?
Магрит прекрасно поняла, что самое время трубить отступление и сворачивать деятельность.
— На Последнем суде, Наклз, тебе очень понадобится адвокат, — тяжело вздохнула рэдка. Перед ней снова появился очень умный и образованный ослик Еше, не желавший пить горькую микстуру. — В твоих словах о семье нет любви.
Маг, до этого размешивающей в чашке сахар, отложил ложечку, скрестил руки на груди и спокойно сообщил:
— Нам там всем понадобятся адвокаты, но мне совершенно нечем им платить. К тому же, приговор все равно будет нелегитимным.
— А если по-простому, для меня?
— Тогда, определенно, в моих словах о семье нет любви.
— Почему?
— А что еще тебе сказал Кассиан?
— Он никогда о тебе не упоминал, говорю же. Однажды, когда сильно болел и бредил, бормотал что-то о мальчике, которого силком увезли в какой-то интернат учиться. Будто бы его племянника.
При слове «интернат» Наклз дернулся, словно ему за шиворот швырнули живую лягушку. Но не сощурился, не зашипел, а только как-то вдруг разом выцвел, будто ненависть легла на него как пыль. Магрит испугалась.
— Интернат? Какое забавное словцо для обозначения тренировочного лагеря. Тогда одна его сестра сейчас в балете, а вторая, вероятно, в пансионате. Меня умиляет изобретательность, с которой люди сочиняют себе оправдания. И еще больше умиляет упорство, с которым они в эти оправдания потом верят. Впрочем, Магрит, я драматизирую ситуацию и, конечно, все они святые. И Кассиан, и аист, и особенно мать. Как-никак, они все приносили великую жертву, провожая меня в дорогу. Девочки, помнится, даже слезу пустили, а с матери любой мазила мог смело рисовать скорбящую святую, такое горькое мужество перед судьбой она воплощала. Правда, бутерброды мне в дорожный мешок сунула не святая, а ее беспутная соседка, но это мелочи.
— Наклз, извини. Мне тебя… мне очень жаль, что я спросила.
— Чушь. Если бы тебе было меня жаль, ты бы перестала задавать вопросы еще с четверть часа назад. А теперь ты извини меня, я устал и хочу спать.
Наклз пошел к себе. Магрит еще с полминуты тупо смотрела на оставшуюся на столе чашку мага, которую он даже не пригубил, и думала. Красивый и уютный мир, где по одну сторону стояли благородные герои, а по другую — отвратительные негодяи и поработители, дал глубокую трещину. Кассиан ей, конечно, врать не мог. Он вообще не принадлежал к числу тех, кто станет врать единомышленникам. Никогда не врал про количество патронов и сочувствующих, не врал и про их наиболее вероятные перспективы. Такой человек и про семью свою бы врать не стал. Но и Наклз не врал — вероятно, он сказал ей чистую правду в первый и последний раз в жизни, а завтра попросит упаковать вещи и отправиться то ли в Рэду, то ли в какой-нибудь пансион как можно дальше отсюда. Оба рассказывали правду, и правда не совпадала. У Магрит затрещала голова.