Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Сначала я хочу, чтобы ты заглянул в кухню, — туманно заметила Дэмонра.
Он не без опасений исполнил эту невинную просьбу. Кухня находилась в состоянии полного беспорядка. Насколько Рейнгольд знал, такой разгром мог остаться только после панического бегства наголову разбитой армии или «тихого и мирного торжества в узком кругу сослуживцев». Вместо традиционного чулка на люстре сиротливо висело условно белое полотенце, как знак окончательной капитуляции порядка перед хаосом.
— Ладно, Рейнгольд Зиглинд, видимо, по-хорошему мы не договоримся. Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры и нарушить кодекс Клодвига, — многозначительно произнесла Дэмонра.
Упомянутый кодекс первые триста лет своего существования запрещал применение пыток по отношению к аристократам, а оставшиеся двести — и ко всем прочим. И кодекс Клодвига можно было бы смело считать самым гуманным изобретением калладской юстиции с момента ее появления, если бы не тот факт, что к нему прилагалось три тома различных поправок и исключений. В институте Рейнгольд немало времени пробился над тем, чтобы хоть как-то систематизировать данные поправки, но сдался после первых четырех килограммов просмотренных текстов. В процессе работы он уяснил, что при желании из-под действия кодекса можно вывести кого угодно, вплоть до дальних родичей кесаря и внезапно спорхнувших с фрески Заступников.
— Для применения «крайних мер» в отношении дворянина нужны доказательства…
— Юристы всегда брешут! — выдала свое обычное объяснение Дэмонра. — И вообще, хорошая провокация решает многие проблемы.
— Вот пока так думают даже образованные слои населения, ни о какой конституции и речи идти не может, — отшутился он.
— Зачем нам конституция? — Дэмонра, похоже, недоумевала на этот счет совершенно искренне, как и почти все нордэны. Право Архипелага проходило у Рейнгольда отдельным курсом, из которого он вынес твердое убеждение, что с этим народом не стоит слишком тесно дружить и ни в коем случае нельзя воевать. Проблема состояла даже не в том, что за любые военные преступления, от отхода с позиций при отсутствии приказа до украденной из обоза картофелины, предусматривалось одно и то же наказание — расстрел на месте, и дисциплина у северян была соответствующая. На Дэм-Вельде не существовало даже понятия «дезертирства», потому что у самовольно покинувшего фронт человека на островах не имелось ровно ни единого шанса выжить.
Куда больше Рейнгольда беспокоило проходящее через все нордэнские тексты красной нитью туманное «благо государства» — впрочем, с нордэнского это скорее следовало перевести как «благо земли». Если стремление к нему находилось в действиях обвиняемого, подавляющая часть преступлений по нордэнскому закону переставала рассматриваться как таковые. По большому счету, при соответствующей аргументации это была индульгенция на грабеж, убийство и что угодно другое. Рейнгольд очень не завидовал людям, чьей основной специальностью являлась эта, на его взгляд страшноватая, казуистика. Зиглинду вообще не нравилась ситуация, когда за один и тот же поступок можно получить и медаль, и расстрел. А если присовокупить к этому до сих пор существовавшие по «праву стали» божьи суды, бывшие у нордэнов совершенно обычным делом, то законы Архипелага вызывали у него помесь недоумения и ужаса. Уж очень дико выглядели люди, верившие, что невиновный человек может спокойно коснуться раскаленного металла и не обжечься. И еще более дико выглядело то, что те же самые люди собирали наиболее совершенные на сегодняшний день пистолеты и винтовки.
— Конституция нужна болтунам из сената, — тем временем продолжила Дэмонра. — Нам нужны хорошие пушки. Если у нас будут хорошие пушки, мы будем колошматить все эти высокоразвитые конституционные монархии с их гражданскими свободами. Я про Эссу, Эфэл и Эйнальд. С Кэлдиром пока можно дружить против первых трех. Они менее высокоразвиты — то есть не драпают с поля боя при первом залпе с воплями «артиллерия — это негуманно!» — и у них адекватный король.
«Адекватный король» Кэлдира не долее как двадцать лет назад устроил массовую резню среди древнейших фамилий в поисках злодеев, организовавших против него некий заговор. Нашел он заговорщиков или нет — об этом знал только сам Грэгуар Третий — но количество людей, намекавших, что единственный сын Грэгуара недостаточно умен, чтобы взять бразды правления после смерти отца, существенно сократилось. Счастливчики успели удрать в не то чтобы очень дружественный Кэлдиру Эфэл — по слухам, прихватив кое-что из казны — а остальных ждал куда более дальний путь. В те годы Кэлдир едва не подписал с Каллад договор о взаимной военной поддержке, фактически развязавший бы кесарии руки на западе, но соседние королевства вовремя одумались и дружно простили поправшего гуманные принципы Грэгуара. Король Кэлдира получил из Эфэла ранее сбежавших счастливчиков, вкупе с извинениями и денежной компенсацией. Каллад получил дешевый картофель и баснословное количество кэлдирского белого вина. Первые лет пять все были довольны, а потом эфэлцы, традиционно разобиженные на весь белый свет и недолюбливающие кесарию, решили, что их жестоко оскорбили, и все пошло по кругу.
— Я твою позицию понял, — вздохнул Рейнгольд. — Так какое отступление от кодекса Клодвига меня ждет?
Нордэна загадочно улыбнулась и извлекла из недр кухонного шкафа глубокую тарелку. Наученный опытом, Рейнгольд как наяву увидел страшные блинчики, но порция бесформенного «чего-то» выглядела внушительнее.
Призвав на помощь всю свою вежливость, он осторожно принюхался.
— Нет, Рэй, оно не умерло, — оценила ситуацию Дэмонра. — Оно просто так выглядит. Не бойся, руки к тебе оно тянуть не начнет, я ему их отрезала. Это нордэнский рецепт, все натурально и аллергии не вызывает. Ну что, скажешь мне по-хорошему, что тебе наговорил врач, или будем приступать к детской игре «ложечку за маму, ложечку за папу, ложечку за кесаря…»?
Зиглинд обвел кухню беспомощным взглядом. После такого количества задействованных тарелок и вправду не стоило говорить, что невкусно.
Но до «ложечки за кесаря» он бы точно не дожил.
— Врач сказал, это аллергия. Скорее всего.
— А если нет?
— Ты можешь один раз в жизни поверить мне на слово?
Дэмонра пожала плечами и неохотно сказала:
— Могу. Мне, правда, не нравится, что свое доверие приходится демонстрировать именно так, но как хочешь. Хорошо, я тебе верю. А теперь расслабься и успокойся. И перестань смотреть на тарелку такими испуганными глазами.
— Ты замечательно готовишь.
— Ну хоть так откровенно не врал бы.
— Хорошо. То, что ты приготовила, можно есть. Обычно, — снова соврал Рейнгольд, но на этот раз не так нагло. Пока Дэмонра раздумывала, верить ей или нет, он подхватил тарелку и с некоторой опаской подцепил кусок содержимого на первую попавшуюся вилку. Содержимое, по счастью, никаких признаков жизни при этом не подало.
Оно, в принципе, даже пахло съедобно. При широких взглядах на вещи это, наверное, можно было употреблять в пищу.
Дэмонра с интересом следила за манипуляциями Зиглинда.
Рейнгольд, подавив желание дезертировать, все же попробовал кусочек. И ощутил разочарование, какое наступает, когда одной тайной в жизни становится меньше.
— Да, сдаю тебе наш военный секрет. Перед тобой обыкновенная запеканка. Ну да, я ее чуток спалила. Приятного аппетита. Шутка. Я собакам вынесу.
Магрит издала тяжелый вздох и всхлипнула. Глаза она заблаговременно натерла луком, так что слезы у нее при этом потекли самые что ни на есть настоящие.
— Наклз, мне так жаль, что я заболела именно сейчас, — пожаловалась она. Маг, если и хотел что-то сказать, только сжал губы и кивнул. — Ты уже, наверное, билет купил, да? Ну прости меня…
Серые глаза с некоторым подозрением обшарили лицо Магрит и комнату, но девушка не волновалась. Душистое мыло перебило бы запах лука, а руки она вымыла трижды. Кейси, откуда-то знавшая, что у Наклза хорошее обоняние, раз пять повторила этот пункт плана. Остальное доделал бы нагретый на батарее термометр и несчастный вид «заболевшей». И еще то, что у Наклза никогда не было своей семьи и он едва ли знал о гимназических методах пропуска контрольных работ.