Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Обследование, к которому Рейнгольд относился исключительно как к формальности, длилось несколько дольше, чем он ожидал. Доктор почему-то стал задавать вопросы не только о рационе питания, но и на какие-то вовсе отвлеченные темы. Его интересовало наличие мигрени, болей в суставах, головокружения, а также каких-то странных вещей, о которых Рейнгольд в жизни не слышал. Зиглинд монотонно отвечал, что ничего, кроме сыпи и медленно заживающих ожогов, его не беспокоит, и отчего-то чувствовал глухое раздражение. Он с детства не терпел разговоры о болезнях. В отличие от Дэмонры, в лечебные свойства даггермара и других спиртосодержащих напитков, избавляющих от всех скорбей разом, Рейнгольд не верил, и медицину он воспринимал вполне серьезно. Но из какого-то подсознательного страха не хотел знать о ней ничего сверх необходимого минимума.
Врач озабоченно нахмурился и протер очки, вероятно, уже в третий раз за час.
«Да что ж он тянет?» — с невольным раздражением подумал Рейнгольд.
— Это аллергия? — в лоб спросил он.
Таррье задумчиво поглядел на него и сообщил:
— Не исключено. Правда, я такой аллергии давно не видел. Но я не аллерголог. Мне, знаете ли, чаще приходится надломленные души вправлять. Скажите, — врач замялся, но все же четко договорил, — скажите, ни у кого из ваших родственников не было… проказы?
Вопрос доктора прозвучал настолько чудовищно, что поставил Рейнгольда в тупик. Зиглинд дико взглянул на специалиста, сцепил руки на коленях и уже хотел ответить: «Конечно, нет!», как вдруг понял, что ответ ему неизвестен. Если у кого-то из кесарского семейства и была в крови такая пакость, это непременно скрыли бы. Нежелательные родичи Зигмариненов, случалось, гибли на охоте, тонули в море и даже травились игристым. Но проказа — это выходило как-то слишком омерзительно. Болезнь социальных низов, пережиток Темных веков, в конце концов, просто вещь, сама мысль о которой вызывает у любого нормально человека отвращение.
— Нет, — твердо ответил Рейнгольд. — Никогда, — зачем-то добавил он.
— Я так и думал. Не берите в голову. Действительно, где бы в наше время можно такое подцепить. Она мало контагиозна…
— Извините?
— Ей трудно заразиться. Даже не знаю, почему мне в голову пришло. Думаю, все же аллергия, но вам бы следовало на всякий случай сдать анализы. Конечно, в столице медицина лучше…
— Да, — механически кивнул Рейнгольд, думая о своем. Все это выглядело слишком мерзко. Не могло такого быть. — Спасибо, господин Таррье. Всего доброго.
До дома Зиглинд решил пройтись пешком. За время прогулки можно было привести в порядок мысли, увериться, что вопрос врача не имеет никакого отношения к реальности, а также потренироваться в придании лицу самого безмятежного выражения. Крайне подозрительная в служебных делах, в вопросах отношений между людьми Дэмонра оставалась наивной, как только что выпустившаяся гимназистка с примерным поведением и отличным прилежанием. Обмануть ее труда не составляло. Именно по этой причине Рейнгольд старался ей лишний раз не лгать, но другого выхода не видел.
В том, что с проказой врач ошибся, у Зиглинда не имелось ни малейших сомнений. Родичу кесаря, пусть и дальнему, просто негде было подцепить эту довольно редкую болезнь. Последний столичный лепрозорий переоборудовали в богадельню еще лет сто пятьдесят назад. В Каллад-на-Моэрэн случались вспышки тифа — одну Рейнгольд даже застал, хотя и в очень юном возрасте — но вот о проказе он разве что в исторических романах читал. Но вряд ли опытный врач перепутал бы такое серьезное заболевание с обыкновенной аллергией. Как прямое следствие, клубника здесь, скорее всего, оказалась бы не при чем.
«Каждый адвокат — немного актер», — повторил про себя Рейнгольд одну из усвоенных в институте прописных истин профессии, шагая по каштановой аллее к дому. Дэмонра, читавшая в кресле на веранде, приветственно помахала ему рукой и поднялась.
Женщине с такими сияющими глазами лгать было грешно. Но волновать ее раньше времени тоже не следовало. Рейнгольд заставил себя беззаботно улыбнуться:
— Кажется, аллергия.
— Безобразие! Клубники не получишь, — с шутливой угрозой сообщила нордэна.
— Но пока анализы не будут готовы, я лучше переберусь на нижний этаж, — развил успех Рейнгольд.
В глазах нордэны мелькнуло подозрение:
— На нижний этаж? Рэй…
— Все в порядке. Скоро придут анализы.
Светлые брови Дэмонры сошлись в одну линию. «Не верит, — сообразил Рейнгольд. — Конечно же, она знает, что аллергия незаразна».
— Это просто для моего успокоения. И только, — как мог искренне заверил Зиглинд. — Совсем ненадолго.
Дэмонра пристально смотрела ему в лицо, как будто надеялась увидеть там какую-то подсказку. Но, конечно, ничего не высмотрела. Профессиональный адвокат и она находились в неравных условиях. Нордэна отлично умела выдерживать чужие взгляды — Дэмонра мужественно не отвела глаза даже при встрече с матерью Зиглинда, а уж эта дама могла кого угодно заставить потупиться — но совершенно не умела читать по глазам. Рейнгольд это знал и не боялся, спокойно стоя под подозрительным серым взглядом. Подозрительный взгляд довольно быстро сделался беспомощным.
— В такие минуты я искренне хочу тебя поколотить, как последняя мещанка, застукавшая благоверного с горничной. А заодно серьезно побеседовать с вашим Создателем, дальновидно разрешившим вам лгать во спасение направо-налево, — пробурчала Дэмонра, отворачиваясь.
— Когда ты умудрилась ознакомиться с этим любопытным постулатом? — удивился Рейнгольд. Широкий и совершенно бессистемный набор знаний нордэны не в первый раз ставил его в тупик.
— Когда мать с отцом скандалили. Ты удивишься, узнав, сколько интересного о жизни я услышала под звон бьющегося фамильного фарфора. Думаю, именно тогда я получила свое самое практическое и приближенное к реальности образование, — доброжелательно пояснила Дэмонра. — Не хмурься. Мой папа, напоминаю, был министром просвещения. Он всегда употреблял только парламентские выражения. А мамины мне тоже пригодились в жизни.
— Мы с тобой никогда не будем бить фарфор, — пообещал Рейнгольд. — И нашим детям мы все объясним каким-нибудь более банальным, но и более педагогичным способом.
Нордэна вздохнула и махнула рукой:
— То же мне два мудреца нашлись. Ладно, пойдем в дом, тебя ждет сюрприз.
Рейнгольд с некоторой опаской прошел в гостиную. Слово «сюрприз» в устах нордэны редко означало что-то такое, что могло бы понравиться калладцу. Но нет, отпиленная голова Эйвона Сайруса не висела прибитой к стене над любимым креслом Рейнгольда. Да и новомодного трехногого пулемета в комнате не появилось. Но из этого еще не следовало, что стоило ожидать чего-то менее живописного.