Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
А кесаревна, оказывается, была ровесницей Магды и на четыре года старше самой Эйрани. Видимо, ее сильно старил траур или события последних месяцев.
— Как ужасный кошмар гуманиста? — предположила Эйрани. А что еще могли сказать о Каллад в Кэлдире, где власть короля мог ограничить парламент, а рабства не существовало со времен Темных веков.
— Нет, меня же готовили не рэдские сепаратисты, а кэлдирские ученые мужи. Как кипящий котел, где уже сотню лет варятся три проблемы: хлеб, земля и классовый вопрос. И с каждым годом варево все гуще, но, вместо того, чтобы достать хотя бы одну проблему и решить ее, каждый новый кесарь накладывает на котел очередную металлическую заплатку, чтобы тот не взорвался, и надеется, что с проблемой как-нибудь сладит сын, а лучше — внук. Кто-то — как Эвальд Зигмаринен — делает это плохо, и котел шипит и выбрасывает обжигающий пар — восстание в Рэде — кто-то, как Эдельстерн, кладет заплаты аккуратно и к месту, но это заплаты, а давление внутри котла все растет. Сейчас накладывать заплатки станет некому, и котел разорвется. И нас всех окатит кипятком. Так окатит, что коронация Эдельберта, если она и состоится, не будет иметь ровно никакого значения. И станет неважно, законны мои дети или нет, жива я или нет, и кто официально будет наследовать власть там, где власти никакой не будет. Вы можете рассказать об этом разговоре Эдельберту, но вам от этого не станет лучше, а мне — хуже. Вы, кажется, не так плохи, как о вас говорят ваши враги и, главным образом, друзья. Уходите, Эйрани. Здесь вы никому ничем не поможете.
— Я совсем ничего не могу для вас сделать?
— Можете передать Эдельберту, что я вас грязно обругала и выставила вон. Зеркал здесь хватает — удивляюсь, как у наших будущих повелителей хватило глупости их не снять, видимо, ни один маг в трезвом уме в такую авантюру влезть не рискнул — и никто не проверит, о чем мы говорили. Слуховых отверстий тут нет. Разозлитесь хорошенько и идите.
— Возможно, здесь плохо топят? Или можно что-то сделать с меню? — Эйрани была дамой практичной и отлично знала, что в некоторых ситуациях от пары теплых чулок и лишнего куска мяса в супе толку второе больше, чем от самого изящно выраженного сочувствия. Детство научило.
Кесаревна тускло улыбнулась:
— С меню они что-нибудь сделают и без вас: меня заставили написать письма родственникам на полгода вперед. Топят приемлемо. Впрочем, я буду признательна, если вы поспособствуете тому, чтобы от меня отослали оставшихся фрейлин, я ни в ком не нуждаюсь. Именно отослали — бросать их в темницу совершенно необязательно. Думаю, за верность долгу и элементарную порядочность начнут арестовывать несколько позже.
— Я постараюсь обезопасить фрейлин, Ваше Величество, — кивнула Эйрани. — Что мне сказать насчет местонахождения ваших детей, чтобы вам более не докучали этим вопросом? Боюсь, «грязно обругала» здесь не сработает.
— Скажите, что я не знаю сама. Это, кстати, истинная правда, потому что я сбежать не могла, а возможность допроса со счетов сбрасывать не стоит — я же скоро стану прелюбодейкой, клятвопреступницей и, что вероятно, какой-нибудь шпионкой. Не просветите меня все же, зачем вы взялись мне помочь? Выгоды здесь никакой. Тяжело поверить, что в людях, — кесаревна замялась.
— Моего рода занятий, — спокойно подсказала Эйрани, когда пауза затянулась.
— Скорее в людях вашего уровня защищенности, — невозмутимо поправилась Стефания. — В людях вашего уровня защищенности просыпается жалость к проигравшим. Это странно.
Эйрани мысленно согласилась с кесаревной. По их диким временам в принципе было странно, когда в людях просыпалась жалость к себе подобным и близким. Это не бездомных собачек защищать и не приюты на другом конце кесарии патронировать.
— Потому что я стою на какой угодно стороне, только не на стороне победителей. И еще я вообще не уверена, что тут будут победители, а, если и будут, что я до этого светлого дня доживу. Считайте, я испугалась и сделалась сентиментальной, Ваше Величество. А если вам нужна какая-то менее умозрительная причина… Я сегодня увидела свое отражение в зеркале, когда шла к вашим покоям в компании трех вооруженных молодчиков.
— И что же?
— Не знаю, поверите вы мне или нет, но мне никогда в жизни не было противно смотреть на себя в зеркало. А сегодня вдруг стало. Как вы понимаете, при моей профессии — это слишком большое неудобство, чтобы я могла себе его позволить, Ваше Высочество.
Кесаревна улыбнулась, как человек, услышавший невеселую, но в какой-то мере забавную шутку:
— Пожалуй, в такую причину сложно не поверить. Что ж, Эйрани, если все-таки упомянутое вами светлое время наступит и вы до него доживете, пусть мои дети посадят первоцветы где-нибудь в этой крепости. Сожалею, что не встретила вас в другие времена. Фрейлиной, конечно, не смогла бы сделать, но беседовать с вами было бы приятно. Я представляла вас иначе. А теперь я желаю вам всего наилучшего, что возможно в нашем положении. Прощайте.
Неделя прошла так, как, наверное, она прошла бы в раю, если бы Койанисс по какому-то недосмотрю Создателя попал в рай. Осень баловала их последними теплыми деньками, и они с Маргери дважды ходили к железной дороге, смотреть на поезда. Кормили белок. Собирали грибы. Один раз даже приволокли домой ежика, за что получили строгий выговор от Элейны. Выговор-выговором, а молока неожиданному домочадцу она, поджав губы, все-таки налила и мисочку на крыльце оставила. Маргери смеялась и едва не приплясывала, глядя, как ее лесная находка лакает молоко и поблескивает черными бусинками глазок.
Топала эта тварь ночами немилосердно. Как будто не ежик, а эскадрон драгун по крыльцу прогуливался. Койаниссу с его чутким от природы сном иногда хотелось ежа придушить, но вспоминалась улыбка Маргери и он засыпал, спрятав голову под подушку.
В его снах мелькал поезд, но какой-то не такой, не тот, в котором его увозили из Рэды и не тот, в котором они с Элейной ехали сюда. Просто пустой товарный вагон, тихий и нестрашный. Совершенно обычный, только без дверей и с белой мутью за окнами, как будто поезд проезжал мост над рекой ранним-ранним утром. Но этот вагон никуда не ехал.
В принципе, пустой вагон без дверей был самым невинным из всего, что мог увидеть во сне дипломированный маг двадцати шести лет отроду, так что Койанисс не нервничал. Если уж на то пошло, его сильнее беспокоило, что листки отрывного календаря лгали. За тринадцатым октября наступило двенадцатое, потом одиннадцатое, десятое, а утром, когда маг оборвал листок, оказалось шестое. Впрочем, он не исключал, что неправильный порядок цифр — просто игра его воображения. Во всяком случае, ни Элейну, ни Маргери этот странный обратный отчет не смущал. Жена, услышав его замечание, пожала плечами и бросила на мужа удивленный взгляд:
«Милый, тебе давно это кажется?»
Мамины затрещины еще в детстве выбили из него всякое желание обсуждать вещи, которые ему «казались» или могли казаться.
Конечно, с календарем все было в порядке. Койаниссу представлялось более разумным допустить, что у него начинается расстройство психики, чем то, что время в отдельно взятом доме потекло назад. К тому же, он, как ни бился, не мог вспомнить, на какой срок выхлопотал отпуск. Дольше, чем на две недели его бы точно не отпустили. Вероятно, ему настолько не хотелось оставлять семью и возвращаться к работе, что он сам придумал отрывной календарь, ведущий отчет дней задом наперед.