Всадник на вороном коне
Шрифт:
Максим кивнул и осторожно поставил ногу на толстый слой водорослей, лежавших между морем и берегом, — на ту самую коричневую полосу, что была видна с катера. Сколько же надо было прибойным волнам набросать водорослей, чтобы образовалась эта длинная и пухлая подушка! Поверху она слежалась, а внизу была влажной и рыхлой. Чтобы попасть в море, надо пройти по этой пружинистой подушке. Она кажется ненадежной — боязно: вдруг провалишься в сырую скользкую массу, в которой наверняка водятся всякие мелкие морские твари, студенистые и холодные.
Вода смывала темно-зеленые лохмотья по краю, прибивала к ним щепки, окурки, огрызки яблок. В воде,
Максим ступил на камни, на которых когда-то, военной зимой, оскальзались подошвы крепких сапог морских пехотинцев. Он вглядывался в воду — никаких следов боя, ни гильзы, ни куска железа. А ведь много оружия было тут утеряно! Все собрано, унесено. Может, в глубине что-то и осталось, но то, что осталось, уже не угрожает людям…
Он повел ногами, стирая с камней ил, взбил неприятную муть. Перебарывая отвращение, вылавливал и выбрасывал на берег мусор. Муть быстро осела, образовался клочок моря совершенно чистый — плавай, ищи пропитание, но рыбки не оценили Максимовой работы, держались на грязном.
«Дуры набитые», — подумал Максим.
Рыбешки не обратили внимания на его слова — кучей спешили к каждому окурку, к каждому огрызку, бросались врассыпную и вновь собирались вместе…
— Максим, я же сказала — не спеши, — полусонно протянула Ира.
Он повернулся к берегу, вскинул руки, будто в них был автомат.
— Ду-ду… ду… ду-ду-ду…
Короткие очереди полоснули по берегу.
— Тьюф, тьюф… Вжью!
Эти пули заставляли врагов прижиматься к земле, визжали, рикошетом отлетая от камней…
— Ду-ду-ду!
Максим выбежал на берег, лег на камни, высматривая врагов, чтобы попусту не тратить драгоценные патроны…
Опасность миновала — враг бежал. Максим приподнялся, сел. Рука нащупала круглый плоский голыш. Еще миг — и голыш полетел в воду по крутой дуге. Дуга следующего была ниже, третьего еще ниже. Четвертый голыш заскакал по воде.
— Максим, — рассудительно заговорила Лена, — а если попадешь в кого-нибудь?
Он отошел в сторонку, выбрал камень, похожий на пестик, и другой, большой, гладкий. Раскалывал серые, черные, белые, коричневые, пестрые, в крапинку, и полосатые камешки, разглядывал изломы.
— Максим, отлетит осколок, глаз поранит, — с укором произнесла Ира. — Иди полежи возле нас, скоро купаться пойдем.
Это «скоро» растянулось настолько, что у Максима от лежания все мышцы затекли — он вертелся и вздыхал. И девушки вздыхали: вот, мол, неугомонный. Наконец они поднялись, пошли к воде. Осторожно и зябко входили в море, будто оно северное какое-нибудь. Максим сделал шаг-другой и бросился в воду.
Максим плавал, окуная лицо в воду, смело брал медуз в руки, а девушки, натыкаясь на круглые водянистые тела, взвизгивали, будто обжигались. Не успел наплаваться, как девушки выгнали из воды.
Они разлеглись загорать, а он кружил поодаль, оглядывая камни, выискивая замысловатые, необычные, и нашел небольшой голыш с дыркой. Посмотрел на солнце — сквозная!
Девушки заинтересовались.
— Так это «куриный бог»! — воскликнула Ира.
— Почему? — спросил Максим.
— Кто его знает, — пожала Ира плечами. — Говорят, на счастье попадается. Мне ни разу не удалось найти. Ты везучий, береги его.
Максим протянул «куриного бога» Ире.
— Спасибо, ты великодушный мужчина.
А «великодушный мужчина» очень быстро набрал пяток «куриных богов». И потерял интерес к ним: сами в руки лезут, что за поиск!
Максима влекло подальше от моря, за серую россыпь камней, где рыжая глина перемежалась с зеленой, обожженной солнцем травой. Да куда там! Девушки говорили, дремали, оглядывали купальные костюмы и халатики соседок, но умудрялись одновременно следить и за Максимом. Они словно нарочно не позволяли ему делать то, что он хочет, и заставляли делать то, что он не хочет. Когда, разомлевший от жары, он задремывал, они расталкивали его и заставляли лезть в ставшее отчего-то прохладным море. Когда он привыкал к воде, с удовольствием плескался в ней, они вытаскивали его на берег. Когда он удалялся на десяток метров, они приказывали вернуться и лечь.
— Откуда у него энергия берется! — восхищалась Лена.
А Максим никак не мог приладиться к той ленивой и, на его взгляд, бестолковой трате времени, которая нравилась девушкам. Он не только перестал понимать их, он перестал слышать то, что они говорят. И они сердились, кричали, клялись никогда больше не брать его с собой.
Мирно и ладно все было лишь два раза: когда девчонки угощали его мороженым и когда решили закусить пирожками и яблоками, принесенными из дому.
Подзаправились и опять началось: Максим, не уходи! Максим, не лезь! Максим, вернись! Максим, сиди! Максим, лежи! Будто вместо одной взрослой тети появились у него две, совсем молодые, нудные, привязчивые.
Устал Максим от неутомимого внимания Иры и Лены и обрадовался, когда пришла пора возвращаться домой.
Катер был переполнен отяжелевшими от еды, от лежания на солнце пассажирами. Они скучно дремали на скамейках и даже стоя. В движении катера не было утренней свежести и бодрости — он грузно полз по теплой воде. Жаркий берег медленно отдалялся, медленно терял курортный вид и становился тем суровым и обожженным в огне клочком земли, на котором кипела знаменитая битва.
Максим с сожалением думал о том, что в этот день не было на море Юры Козырькова и его товарищей-солдат. Им хорошо было бы тут, на берегу: и покупаться, и обойти пустырь, посмотреть, что там.
На городском причале Ира взяла его за руку, словно угадала тайный замысел: «нечаянно» потеряться и оказаться в части.
— Не обижайся, но я обязана доставить тебя к твоей тетечке в целости и сохранности, доложить, что ты не утоп, не убег!
Максим удрал бы, да вспомнил, что тетя исплачется. Вспомнил и покорно пошел с Ирой.
Наверно, для первого раза моря было многовато, наверно, и перегрелся Максим. Дома его стало познабливать, клонить в сон. Неохотно пообедал и, когда тетя велела поспать, немедля лег в постель. Даже против того, чтобы она поверх простыни прикрыла его и байковым одеялом, не возражал. Свернулся клубочком, спрятался — один нос торчит. Угрелся, стал засыпать, но мешал сильный грохот. Противник вел беглый огонь и наступал, нахально наступал — с черными знаменами и оркестром. Максим почему-то лежал в окопчике, закутанный в шинель, будто спрятался. Не мог он прятаться, его кто-то спрятал… А он нужен. Вот подскакал и осадил вороного коня всадник в серой папахе. «Кто тут верный друг? Покажите мне верного друга!» Максим узнал в солдате Юру, силился отозваться, но голоса не было, силился встать, но не мог — ноги как ватные. Всадник же почему-то женским голосом крикнул: «Слышь ты, кому говорю!» Максим с тоской подумал: «Тоже насмешничает».