Всадник на вороном коне
Шрифт:
— Ясно!.. Ясно!.. — нестройно ответили ребята.
— Отставить! Ясно?
— Ясно! — в один голос отозвалось отделение.
Сержант повеселел:
— Теперь о сегодняшней зарядке. Будем бегать. Тренировочный кросс по расположению части. Для чего, говорите?
Никто ничего не говорил, но сержант Ромкин правильно угадал вопрос, который был у всех на языке.
— Предстоит кросс на приз имени Героя Советского Союза Владимира Морозова. Сразу после присяги. Времени вроде много впереди, а на деле — мало. Если теперь же начнем готовиться, то едва-едва успеем.
— А
— Я считаю, что наше отделение должно полностью попасть.
— Ну, а если кто не попадет? Ну, допустим, кто-то не попадет? Может же такое случиться? Может же, товарищ сержант? — напирал Прохор Бембин.
Сержант задумался:
— Не должно бы… Но может.
Ребята выжидающе молчали — понимали, что сержант не все сказал. Он и вправду заговорил снова:
— И тому, кто не попадет, наши тренировки на пользу пойдут — здоровее станет! Так?
— Так, товарищ сержант, — мгновенно отозвался Костя Журихин. — Но не все мы чемпионы-марафонцы и прочие спринтеры..
— Понял вас… Не все. А никто и не требует, чтобы вы олимпийские рекорды ставили. Победитель будет один, а бороться должны все! Все!.. Напра…
Сержант не успел произнести «во» — Прохор Бембин помешал:
— Товарищ сержант, а какой будет трасса, где она прейдет?
Вопрос был дельным, сержант разрешил стоять вольно и объяснил:
— Соревнование будет проводиться за пределами расположения части — в роще, что за дорогой. Когда ехали сюда после бани, должны были заметить. Трасса ровная, без больших подъемов и спусков. Грунт — асфальт на шоссе и утоптанная земля на тропинках в роще. Условия тренировки, в общем-то, совпадают с соревновательными. Напра-во!.. Шагом… марш!
Сержант легко обошел отделение и побежал впереди, побежал легко и ровно, словно был в трусах и тапочках, а не в брюках и сапогах.
Веселый разговор перед тренировкой и какой-то летящий, широкий и свободный бег сержанта будто зарядили отделение. Но Юре было не по себе. Он начал скованно, ноги ставил косо, мышцы скоро загрубели. Дыхание стало судорожным. Было жалко себя и было стыдно за себя. Казалось, что впереди целый день такого тяжкого движения, которого тебе ни за что не выдержать. А не в твоей власти прекратить это движение. Свесив голову, Юра продолжал «бежать» — падал на заплетающиеся ноги и едва успевал убирать их из-под себя. Ступня в левом сапоге горела, точно под портянкой тлел уголек.
Сержант сделал шаг в сторону и пропустил ребят мимо себя. Какое-то время он бежал замыкающим: сквозь топот сапог по сухому грунту, сквозь звон и буханье в ушах, сквозь жалкий свист собственного дыхания Юра слышал раскованное дыхание и невесомый и четкий бег сержанта.
Затем сержант стал подтягиваться — с каждым шагом все ближе и ближе. Юра насторожился — за ним наблюдает сержант! Никогда прежде Юра так не переламывал себя: все, что было в нем, — волю, терпение, самолюбие, — собрал. Одно необходимо — бежать не хромая. Не жалея себя. Не обращая внимания на боль в ноге. В глазах потемнело, Юре почудилось на миг, что
Сержант держался в шаге за спиной. Юра старался, старался, не веря себе — не думал, что может этак стараться!
Неужели сержант обманулся? Должно быть, ведь перегнал! Теперь он был впереди — тоже в одном шаге. Может, секунду, может, целую вечность сержант бежал впереди, и Юра не сомневался: следит!
Не уследишь! Выдержу! Пусть потом нога отвалится, но сейчас не поддамся!.. Кто-то, упорный, кричал в нем сквозь темноту в глазах, сквозь буханье в голове, сквозь обжигающую боль.
Сержант снова сделал шаг в сторону, бежал рядом, косился и вдруг приказал:
— Шагом — марш!
В первый момент не поверилось, что можно не бежать. Однако ноги сами перешли на шаг. В первый момент не стало лучше — быстрый шаг был не менее труден, чем бег.
— Реже! — крикнул сержант.
Грузный и почти обессилевший, плелся Юра, и шедший последним Прохор Бембин наступал на пятки, подтрунивал:
— Без каблуков останешься — не жалуйся! Я готовлюсь к кроссу, и мою прыть все поймут!
— На месте!
Юра ждал следующую команду и упрямо имитировал ровный бег на месте. Выходило что-то кривое: одна нога грузно падала на землю, другая ставилась осторожно, боязливо.
— Отделение, стой!
Ах, какими прекрасными, какими музыкальными, какими приятными для исполнения бывают команды! Они доносятся до твоего сознания, и ты начинаешь понимать, как они умны, благотворны, метки! Во что превратилась бы жизнь солдата без этих отточенных временем команд, без этих миллиарды раз повторенных и вечно неповторимых команд!
— Нале-во!
Повернемся налево. Там стоит командир отделения, добрейшая душа — сержант Ромкин.
Юра стоял вытянувшись, словно ничего не случилось, словно ничто не мучило его. Единственной заботой было: держаться, как все, затеряться среди ребят, ничем не выделяться.
— Рядовой Козырьков, снимите левый сапог…
— Какой?
— Тот, в котором ноге больно. Левый.
Юра наклонился, приставил каблук левого сапога к носку правого.
— Сядьте, нечего акробатикой заниматься!
Юра опустился на землю, морщась от боли, стянул сапог, с облегчением сбросил свернувшуюся в жгут портянку.
Сержант оглядел стопу:
— Как же вы так?
— Да вот — портянка…
— Она сама наматывается на ноги, портянка? — рассердился сержант. — А если бы в кровь растерли? Какая тогда с вас служба? Ноги, как оружие, надо беречь!
— Для отступления? — съязвил Бембин.
— Отставить, рядовой Бембин!.. А у вас что с ногой? — спросил Ромкин Журихина.
— У меня? У меня вроде все в порядке…
— Вроде? Посмотрим — разувайтесь.
Костя неохотно сел, снял сапог, пистолетом выставил ногу, на лице изобразив беззаботное: говорил же — все в порядке!
Раздражение снова накатило на сержанта, он нахмурился и процедил сквозь зубы:
— Тоже мне! Сапоги перепутали! Толчетесь там, этак еще головы перепутаете! Разменяйтесь!