Всадники
Шрифт:
– Подними меня повыше, – повернулась Зирех к Мокки.
Из-за сутолоки на дороге они потеряли из поля зрения Джехола и Уроза. Когда караван вновь тронулся в путь, они не знали, что с теми произошло.
Мокки легко поднял над головой Зирех, такую маленькую и такую богатую счастьем. Сквозь пыль она увидела в лучах заходящего солнца, как внутри каравана, в самой середине его, прокладывается какая-то борозда, прокладывается всадником, движущимся навстречу стаду.
– Это он, – наклонился Зирех к саису. – Он едет по серединной линии…
– По-другому он бы не согласился, – пошевелил шеей Мокки.
Каким-то кошачьим движением, неожиданным, гибким и быстрым, Зирех отцепила пальцы Мокки от своей талии и соскользнула на землю вдоль его тела. Глаза под выпуклым, упрямым лбом горели гневом.
– Гордишься им, да? – крикнула она. – А если бы конь погиб?
– Да цел Джехол, раз Уроз на нем едет, – успокоил ее Мокки.
– Еще неизвестно, как все кончится, – настаивала на своем Зирех. – Он не доехал и до середины каравана.
– Тогда пошли к нему, – позвал ее саис.
Зирех не стала раздумывать. Та пара на первых верблюдах, которая внушала ей священный ужас, успела удалиться в облаке пыли. Теперь мимо них ехали и шли люди, которые по-своему положению, одежде и поведению казались ей менее опасными. К тому же они шли вместе со стадами. А к животным Зирех была такая же привычная, как и Мокки. Они вошли в поток четвероногих.
Шли долго. Хотя по опыту, превратившемуся в инстинкт, они знали, как вернее и быстрее двигаться между шагающими животными, чтобы те и ноги не отдавили, и рогом не подцепили, и клыками не ухватили, их то останавливало плотно идущее стадо, то уносило вбок течением. То к ним приставали собаки, то им грозили кнутами конные пастухи. Они шли зигзагами, неравномерно, среди толчеи, в облаке пыли. Однако постепенно стада становились все менее плотными. Это была уже хвостовая часть каравана. Мокки и Зирех могли теперь ускорить движение, бежать между разрозненно бредущими животными. И в тот момент, когда Джехол вышел, наконец, на свободное пространство, они догнали Уроза.
И тут, совершенно непроизвольно, не сговариваясь, конь, саис и его спутница остановились и глубоко вдохнули вечерний воздух. Им всем троим, вышедшим из животного потока, нужно было отдохнуть, перевести дух, почувствовать себя стоящими на твердой земле. За ними затухали шумы каравана.
– Аллах всемилостивый! – прошептал Мокки. –
Посмотри, Зирех… посмотри на его ногу!
Та посмотрела на зияющую рану с воспаленными и разорванными краями, источающими кровь и гной.
– Это от трения о шерсть животных, – сказала она.
– Можешь помочь ему прямо сейчас? – вопросительно посмотрел на нее Мокки.
– Могу, – кивнула головой Зирех.
Когда саис хотел сообщить об этом Урозу, тот с трудом пошевелил бескровными губами на исхудалом до костей лице:
– Я слышал.
И направил Джехола вперед.
В конце дня они достигли караван-сарая, стоявшего в стороне от дороги, в излучине речушки, окружавшей заведение с трех сторон. С четвертой стороны был крутой склон холма. Это был приземистый дом, не такой большой, как тот, где слепой писарь написал завещание Уроза, но зато более прочный и находившийся в хорошем состоянии. Путников встретили во дворе двое слуг с факелами; старший из них после традиционных приветствий обратился к Урозу:
– Ты хочешь спать со всеми другими путниками или вместе со своими слугами в отдельной комнате?
– Я хочу быть один, – с трудом выговорил Уроз… – Я и мой конь.
Бача взял Джехола под уздцы и провел вновь приехавших через весь общий зал для спанья. Зал был на удивление чистым, и в нем не было заметно того беспорядка, который обычно бывает свойствен такого рода пристанищам. Погонщики мулов там держались вместе, пастухи овец – тоже, равно как и погонщики верблюдов. И животные, их окружавшие, держались отдельно – стадо от стада. Одинокие путники, как пешие, так и конные, или ремесленники со своим инструментом – все имели свои места. Керосиновые лампы с чисто протертыми стеклами освещали все эти группы. Затем следовал широкий коридор, по обе стороны которого находились ячейки со сводчатым потолком, где могли поместиться несколько человек и даже лошадь. У входа стояли корыто с водой и кормушка с сеном. У стены напротив входа лежали вязанки соломы, чтобы на них спать.
Когда Уроз лег, яркий свет фонаря, висевшего в углу, осветил рану во всем ее ужасном состоянии. Запах от нее шел такой, что бача отшатнулся. Зирех шепотом попросила Мокки:
– Попроси у него кипятку и чистых тряпок.
Саис выполнил ее просьбу. Женщина из малых кочевников не имела права отдавать приказы даже слуге караван-сарая.
На неподвижном, суровом лице Уроза лежала маска из пыли, поднятой караваном. Зирех обмыла рану и открыла свой мешочек. Но не успела она сунуть в него руку, как резко отдернула ее. Плетка, с которой Уроз не расставался, хлестнула ее по руке.
– Больше никаких мазей, никаких трав, никаких порошков, – просвистела, почти не разжимая зубов, глиняная маска с мертвыми веками.
Тем же свистящим, почти невнятным голосом Уроз приказал слуге:
– Черного чаю… очень крепкого… очень сладкого… немедленно…
Слуга бегом удалился.
– Мокки… завтра… на заре… перевязать ногу… А теперь… она и ты… вон отсюда.
В коридоре саис и Зирех увидели молодого слугу, прижавшегося к стене: он подслушивал.
– Скажи мне, скажи, – обратился тот шепотом к Мокки, – он не умрет?.. У нас такого еще не было.
– Нет, обещаю тебе, – заверил его саис. – Он очень устал, день был тяжелый… Чай его подкрепит.
– У нас всегда наготове два самовара с кипятком, – похвастался бача.
Они прошли в общее помещение. Там осталась зажженной только одна лампа. Большинство людей и животных уже спали, лежа на чистом полу, на отведенных им местах.
– Хозяин, надо думать, здесь умный, – отметила Зирех.
– О, он… – ответил бача. – Он не намного меня старше. Всем руководит его мать, вдова.
Мокки и Зирех стояли над спящим царством. Сам того не замечая, саис переступал с ноги на ногу, снова стесняясь своего большого роста… Но в эту ночь, в этом большом помещении, полном сонных звуков, смущение Мокки имело причиной не столько его долговязость и неловкость, сколько нетерпение, в природе которого он не решался признаться. Он сделал нерешительное движение в сторону угла, где спали одиночки, и взглянул на Зирех:
– Ну что, пойдем спать?
Та молчала. Мокки вынужден был продолжать. Голос его показался и самому ему фальшивым, когда он произнес: