Всадники
Шрифт:
Мокки почувствовал, как кровь прилила ему к голове.
– Джехол не мой конь, – не согласился он.
– Этот конь создан для тебя, – воскликнула Зирех, и в голосе ее саис почувствовал какие-то почти дикарские ярость и упрямство.
Она прижалась к Мокки и тихо добавила:
– На лугу перед чайханой ты был прямо как принц.
Уроз по-прежнему ехал на Джехоле по самой середине дороги, привстал правой ногой в стремени, прикрыл глаза рукой и остановил коня. В ту же секунду Зирех отпрянула от Мокки, как испуганный зверек, и закричала:
– Вот они! Вот они!
Из глубины пыльного облака появился караван. То была лишь головная его часть, но и она уже занимала всю дорогу вместе с обочинами. Сквозь шевелящийся полог пыли, сквозь образовавшиеся по воле ветра прогалины Уроз, восседавший на коне, и Мокки с Зирех, стоявшие рядом с дорогой, увидели за передними рядами каравана главную часть стада. У него не было конца. И формы тоже не было. Стадо заполняло всю долину, от края до края. Ни Уроз, ни Мокки, ни даже Зирех никогда не видели такого стада. Казалось, гигантская река в половодье катила на них свои шерстистые волны. Из-за осевшей на них пыли и лошади, и мулы, и ослы, и рогатый скот выглядели особенно мохнатыми.
В этом море скота были свои течения, остановки, замедления и ускорения. То и дело слышались лай, крики, хлопанье кнутов. Пастухов и собак, руководивших движением, не было видно – настолько плотно их закрывала пыль. Что же касается всадников, то из пыли выглядывала обычно только верхняя половина человека на верхней половине лошади. Над этой плывущей массой величественно возвышались только верблюды. Они шагали по два в ряд плотными цепями. Вьючные и беговые, увешанные тюками с палатками, ярким скарбом, коврами, паланкинами с целыми семьями – все они шли одинаковой походкой: ленивой и высокомерной. На длинных, гибких шеях раскачивались кричащие, дикие морды. Впереди шли самые крупные и самые сильные. На них были удивительные украшения. Сверху донизу они были увешаны яркими бантиками, бахромой, лентами, помпонами, сетками и пучками перьев. При каждом их шаге слышался звон привязанных к этим украшениям бубенчиков. И они шли, шли вперед, эти полусонные, мохнатые и напыщенные драконы, раскачиваясь, как на волнах, над пыльным потоком каравана.
Уроз лишь мельком взглянул на этот поток, медленно надвигающийся на него с неотвратимостью стихии. Все его внимание было приковано к первой паре животных. То были великолепные представители племени двугорбых верблюдов, вышедших когда-то из исторической провинции Бактрия, самых больших, самых выносливых, самых сильных и агрессивных верблюдов. Эти двое были намного крупнее тех, что следовали за ними. Их длинная, густая, дико всклокоченная рыжая шерсть была везде, включая морду, шею, спину, горбы, брюхо, ноги, выкрашена хной, а кроме того, увешана ярко-красными и золотистыми ленточками, талисманами, плюмажами. Седла же на них были изготовлены из красной кожи, украшенной причудливыми узорами.
На чудище, которое шло справа, сидел мужчина. На том, что шло слева, ехала женщина.
Мужчина был еще довольно молод. В его короткой, густой, иссиня-черной бороде, доходящей до тюрбана, не было ни одного седого волоса. Она служила своего рода обрамлением, будто сделанным из черного дерева для весьма выразительного лица, на котором сразу привлекали внимание продубленная солнцем и ветром кожа, горделивый нос с горбинкой и глаза глубокого цвета камней вулканических пород. Под нижней губой виднелся плохо зарубцевавшийся шрам. За поясом видны были два кинжала, а на коленях его лежало ружье с длинным стволом и инкрустированным прикладом.
Женщине, если судить по гладким щекам, сверкающему взору, нежному лбу и свежим губам, не было, скорее всего, и двадцати лет. Однако из-за неподвижности ее черт она выглядела очень зрелой и властной. В лице ее сочетались яркость цветка и повелительная инертность маски. На ней были шелковые одеяния свободного покроя, темно-синего, ярко-красного и огненно-желтого цветов. А из-за множества серебряных ожерелий, широких и толстых, из-за тяжелых браслетов на руках и на щиколотках она казалась облаченной в доспехи. На локте у нее лежало такое же роскошное ружье, как и у вождя.
С высоты своих гигантских бактрианов и мужчина, и женщина издалека увидели всадника, остановившегося как раз по центру дороги. Но они ничем не показали, что увидели его. Верблюды продолжали шагать так же, как и до этого. Лица наездников оставались все такими же высокомерными и неподвижными. Даже друг к другу они не повернулись.
И Уроз вел себя так же. Казалось, он не замечал двух надвигавшихся на него великанов, хотя он уже чувствовал даже запах хны, которой была окрашена шерсть верблюдов, а ветер уже доносил до него капельки слюны с их морд. Он ни секунды не думал притворяться, делать вид, что не боится. В этой игре – а это была смертельная игра, где ставками оказались честь и достоинство – видимость принималась в расчет, и главное было соблюсти правила, освященные обычаем. Поэтому, не спуская глаз с узкого промежутка между двумя передними бактрианами, Уроз, полностью владея собой, своими нервами, рассудком и мускулами, стоял, прямой и величественный, как монумент посреди дороги. Только в раненой ноге ровно, этакий маятник страдания, бился пульс жизни и времени: штурм, отбой, штурм, отбой.
Промежуток между двумя гигантами вдруг закрылся. Перед Урозом образовалась волосатая стена из верблюдов, прижавшихся друг у другу.
Над ним послышался хриплый ровный голос:
– Мир тебе!
Только теперь Уроз поднял голову, и раскосые глаза его встретились с темными, как вулканическая лава, широкими глазами человека со шрамом.
– Мир тебе, глава могучего племени. А через тебя мир всему племени.
Уроз не упомянул особо женщину, сидящую с ружьем на таком же, как у вождя, верблюде, даже еще ярче украшенном. Он вообще старался как можно более демонстративно отвернуться от нее, показывая, что он игнорирует ее присутствие. Если в обычаях этого племени было относиться к женщине как к равной, Уроз с этим ничего поделать не мог. Но чопендоз, сын и внук чопендозов, не мог нарушить закон своего народа, бросив его честь под ноги верблюдов, раскрашенных, как проститутки.
Пуштунский принц молчал. Неимоверный шум каравана с его тысячами криков и воплей бился в ушах Уроза, усиливая и без того мучающий его жар. Рана причиняла ему острую боль. Он с трудом сдерживал Джехола на месте.
Вдруг что-то твердое ударило его в правый бок, между ребер, и заставило его склониться в ту же сторону. Он оказался повернутым лицом к женщине с ружьем, сидевшей на дамском ярко-красном седле и смотревшей на него с высоты своего бактриана. Она небрежно укладывала ружье на место у локтевого сустава.
«Она ударила меня прикладом», – подумал Уроз. Огромным усилием воли он не выдал своего возмущения. Она была на такой высоте и прикрыта такой длинной и широкой шеей чудовища с головой рептилии, что Уроз не мог достать ее даже нагайкой. В случае, если невозможно ответить тем же, честь требует встать выше оскорбления и сохранять спокойствие.
Уроз так и поступил. А женщина с ружьем поинтересовалась у него более грубым и заносчивым, чем у мужа, голосом:
– Что ты тут делаешь, глотая нашу пыль?