Все, что блестит
Шрифт:
Он ушел, а я сидела, чуть не плача. И хотя я была уверена, что он этого не хотел, но чем больше он демонстрировал свою любовь ко мне, тем мучительнее я переживала свою вину за то, что люблю Бо и была с ним. Я говорила себе, что предупреждала Поля и никогда не давала таких клятв, как он: с религиозным аскетизмом обречь себя на отношения, подобные обету безбрачия. Я говорила себе, что я – полнокровная женщина, у которой страсть кипит в жилах с такой же силой, как у любой другой, и мне ни унять, ни спрятать ее.
Более того, я не хотела этого. Даже в этот момент я томилась по объятиям Бо и
«Сейчас бы не повредило какое-нибудь зелье», – подумала я. Например, порошок Нины Джексон, приносящий удачу, или Палочки Крови Дракона. Давным-давно она дала мне десятицентовик, чтобы я носила его на лодыжке. Он должен был принести мне удачу. Я его сняла и убрала, но помнила куда, и, положив Перл отдыхать днем, я нашла его и опять привязала к лодыжке.
Наверное, многие бы посмеялись надо мной, но они никогда не видели, как бабушка Кэтрин клала свои руки на ребенка в лихорадке и снимала температуру. Они никогда не чувствовали, как улетал злой дух ночью, убегая от слов и заклинаний бабушки Кэтрин. И они никогда не слышали «мамбо джамбо» Мамаши Вуду и не видели результатов. Этот мир был полон тайн, населен духами, как хорошими, так и плохими, и любое волшебство, которое помогало обрести здоровье и счастье, было важным для меня, независимо от того, что кто-то не верил или насмехался над этим. Большей частью это были люди, которые вообще ни во что не верили, вроде моей сестры, которая верит только в свое собственное счастье. А я лучше многих в моем возрасте знала, каким уязвимым и скоротечным может быть счастье.
В тот вечер я увидела, как горячо Поль хочет, чтобы ужин с Жанной и ее мужем удался на славу. Он изо всех сил старался отогнать темные тени, которые легли между нами и затаились в тайных уголках наших сердец. Он попросил Летти приготовить нечто совершенно особенное, подал самые дорогие вина, и они с Джеймсом изрядно выпили. За ужином шел легкий разговор, часто прерываемый смехом, но я чувствовала, что Жанна обеспокоена и хочет поговорить со мной наедине. Поэтому, как только закончился ужин и Поль предложил нам всем перейти в гостиную, я сказала, что хочу показать Жанне обновки, которые купила в Новом Орлеане.
– Мы ненадолго, – пообещала я.
– Вы просто хотите удрать от нашей политической беседы, вот и все, – шутливо обвинил нас Поль. Но когда он взглянул на меня и понял, почему я хочу увести Жанну наверх, то обнял Джеймса за плечи и увлек его за собой.
Как только мы остались одни, Жанна сразу же разразилась слезами.
– В чем дело? – спросила я, обнимая ее, подвела к канапе и дала носовой платок.
– О Руби, я так несчастна. Я думала, у меня будет такой же замечательный брак, как у тебя, но это – сплошное разочарование. Не первые две недели, конечно, – добавила она сквозь рыдания, – а потом, когда мы обосновались, любовь начала умирать. Единственное, что его интересует, – это карьера и работа. Иногда он даже не приходит домой до десяти или одиннадцати, и мне приходится ужинать в одиночестве, а когда он наконец приезжает, то обычно так измотан, что хочет сразу же идти спать.
– А ты говорила ему, как ты к этому относишься? – спросила я, усаживаясь подле нее.
– Да. – Она всхлипнула последний раз и перестала рыдать. – Но он говорит, что только начинает свою карьеру, и я должна его понять. Однажды он огрызнулся на меня и сказал: «Мне не так повезло, как твоему брату. Я не родился с серебряной ложкой во рту и не унаследовал землю, богатую нефтью. Мне нужно зарабатывать на жизнь».
– Я сказала ему, что Поль тоже зарабатывает. Я не знаю никого, кто работал бы больше. Он ведь не почил на лаврах, правда, Руби?
– Поль думает, что в сутках – двадцать пять часов, а не двадцать четыре, – ответила я улыбаясь.
– И все же он как-то умудряется поддерживать романтичность вашего брака. Достаточно взглянуть на вас, и сразу видно, что вы преданы друг другу и заботитесь о чувствах друг друга. Сколько бы Поль ни работал, он всегда находит для тебя время, не так ли? И поэтому ты не возражаешь, когда он задерживается, верно?
Я быстро отвела глаза, чтобы она не прочла в них правду, потом скрестила руки на груди, как это делала бабушка Кэтрин, и приняла задумчивый вид. Она взволнованно ждала моего ответа, сжимая руки на коленях.
– Да, – наконец, ответила я. – Но, может быть, это потому, что я так увлечена своим искусством.
Она кивнула и вздохнула.
– Вот и Джеймс говорит то же самое. Он считает, что мне следует найти себе какое-нибудь занятие, тогда я не буду так боготворить его, но я хотела именно боготворить и его, и брак. Вот почему я вышла замуж! – воскликнула она. – Правда заключается в том, – продолжала она, – что страсти больше нет.
– О Жанна, я уверена, что это не так.
– Мы не занимались любовью две недели подряд, – поделилась она. – Это очень много для мужа и жены, верно? – Она ждала моего ответа, не спуская с меня глаз.
– Ну… – Я потупила взор и разгладила юбку, чтобы она не видела моего лица. Бабушка Кэтрин, бывало, говорила, что мои мысли так же очевидны, как секрет, написанный в книжке со стеклянной обложкой. – Я не думаю, что есть какие-то сроки или правила для занятий любовью, даже для супругов. Кроме того, – теперь я уже думала о Бо, – это нечто такое, что оба должны захотеть внезапно, импульсивно.
– Джеймс, – сказала она, не отрывая взгляда от своих переплетенных пальцев, – считает, что все должно подчиняться своим законам, потому что он такой послушный католик. Я должна мерить температуру, перед тем как мы занимаемся любовью. Вы ведь не делаете этого, правда?
Я отрицательно покачала головой. Я знала, что считается, будто температура женщины показывает, когда она наиболее способна забеременеть, и это можно использовать как один из способов предохранения, но вынуждена была признать, что если мерить температуру, перед тем как спать вместе, то романтика значительно уменьшится.
– Теперь ты видишь, почему я так несчастна? – заключила она.
– Разве он не понимает, как ты глубоко несчастна? – спросила я. Она пожала плечами. – Тебе надо еще с ним об этом поговорить, Жанна. Никто не может помочь вам, кроме вас самих.