Все, что блестит
Шрифт:
– За это ему будет присуждена награда Академии, – сказал Бо, качая головой. Даже он был вне себя от изумления, а по выражению его лица было видно, что он напуган поведением Поля не меньше меня.
– Ты права, – прошептал он мне, когда мы вернулись в машину. – Он так огорчился, потеряв тебя, что тронулся и принял выдумку за реальность. Единственная возможность смириться с фактом, что ты оставила его, это поверить в твою болезнь и смерть, – теоретизировал Бо, качая головой.
– Знаешь, Бо, я так обеспокоена.
– Может быть, теперь, когда все кончено, когда ее больше нет, он выберется из этого, – предположил Бо, но ни один из нас не был в этом уверен.
Мы вернулись в Кипарисовую рощу, чтобы узнать, что с Полем. Доктор пошел в спальню осмотреть его и, спустившись вниз, сообщил, что дал ему снотворное.
– Понадобится время, – сказал он. – В таких случаях требуется время. К сожалению, нет лекарств, способных излечить от горя. – Он сжал руку Глэдис обеими руками, поцеловал ее в щеку и ушел. Она повернулась и странно посмотрела на меня, как будто пронзая ледяными иголками. Потом ушла наверх к Полю.
Тоби и Жанна забились в угол, утешая друг друга. Люди начали расходиться, стараясь побыстрее покинуть эту юдоль печали. Мать Поля оставалась с ним, поэтому я не смогла бы увидеть его, даже если бы захотела. Октавиус спустился, чтобы поговорить с нами. Он обращался к Бо, как будто тоже не мог вынести моего вида.
– Глэдис так же плохо, как и Полю, – проговорил он. – Она всегда так к нему относилась. Каждый раз, когда он заболевал, еще ребенком, болела и она. Если он был несчастен, она тоже страдала. Кошмар, кошмар, кошмар… – шептал он, качая головой и отходя от нас. – Кошмар…
– Теперь нам надо уходить, – тихо сказал Бо. – Дай ему день-два, потом позвони. Когда он несколько придет в себя, пригласим его в Новый Орлеан и придем к разумному решению.
Я кивнула. Мне хотелось попрощаться с Жанной и Тоби, но они были как две улитки, плотно замкнувшиеся в своих раковинах, ни на кого не смотрели и ни с кем не разговаривали. Мы с Бо направились к выходу. Я задержалась у двери. Джеймс держал ее раскрытой, ожидая в нетерпении, но, прежде чем уйти, я хотела бросить еще один взгляд на великолепный дом. У меня было чувство обреченности. Слишком много я потеряла. Но только в конце следующего дня я обнаружила, как велико это «много».
15. Прощание с первой любовью
Ранним вечером следующего дня, когда мы с Бо только собирались занять свои места за ужином, в дверях столовой появился Обри с бледным лицом и сообщил, что мне звонят. После возвращения с похорон из Кипарисовой рощи Бо и я двигались, как два лунатика, мало ели, почти ничего не делали, разговаривали тихими голосами. Нависшие над бухтой тяжелые облака и здесь, в Новом Орлеане, висели над нами, как давящий потолок, окутывая мраком каждую комнату, наполняя наши души тенями. Всю дорогу из Кипарисовой рощи не переставая лил дождь. Я заснула под однообразное движение дворников и проснулась от озноба, который не могли унять ни одеяла, ни теплый свитер.
– Кто это? – спросила я. У меня не было настроения разговаривать с приятелями Жизель, которые уже, конечно, прослышали про мою смерть и хотели посплетничать, и я дала распоряжение Обри отвечать всем, что не могу подойти к телефону.
– Она не хочет представиться, мадам. Она говорит сиплым шепотом и, однако, проявляет большую настойчивость, – объяснил он. По тому, как он держал себя, я поняла, что она разговаривала с ним грубо. Теперь уж я была в полной уверенности, что это одна из стервозных избалованных подруг Жизель, которая никогда не позволит слуге дать ей отрицательный ответ.
– Хочешь, чтобы я подошел к телефону? – спросил Бо.
– Нет. Я сама, – сказала я. – Спасибо вам, Обри. Простите, – добавила я, извиняясь за безобразие, которое ему пришлось выслушать.
Я пошла в библиотеку и схватила трубку, сердце у меня прыгало, лицо полыхало от гнева.
– Кто это? – требовательно спросила я. Секунду ответа не было. – Алло?
– Его больше нет, – ответил трескучий голос. – Его нет, и мы не можем найти его, и все это из-за тебя.
– Что? Кто это? Кого нет? – выпалила я, как автомат. От этого голоса у меня по спине пробежал ледяной озноб, а ноги приросли к полу.
– Он уехал на каналы. Еще прошлой ночью и до сих пор не вернулся, никто не может найти его. Мой Поль, – рыдала она, и я поняла, что это – Глэдис Тейт.
– Поль… уехал на каналы прошлой ночью?
– Да, да, да! – кричала она. – Это ты с ним сделала. Ты все это сделала.
– Мадам Тейт…
– Прекрати! – завопила она. – Прекрати притворяться, – сказала она и опять понизила голос так, что он стал похож на скрипучий голос ведьмы. – Я знаю, кто ты на самом деле, и знаю, что ты со своим… любовником сделала. Знаю, как вы разбили моему бедному Полю сердце на мелкие кусочки, пока у него не осталось ничего, чтобы чувствовать. Как вы заставили его притворяться и стать частью вашего жуткого заговора.
Мне показалось, я вступила по колено в ледяную воду. С минуту я не могла говорить, горло перехватил спазм, и все слова теснились в груди, разрывая ее на части.
– Вы не понимаете, – наконец заговорила я срывающимся голосом.
– О, я все прекрасно понимаю. Лучше, чем ты думаешь. Видишь ли, – сказала она надменно, – сын поверял мне гораздо больше, чем тебе было известно. Между нами никогда не было секретов, никогда. С первого раза, когда он посетил тебя и твою бабку, я знала, что он почувствовал к тебе, как по уши в тебя влюбился.
Знаю, как он горевал, когда ты уехала жить к своим великосветским родителям в Новый Орлеан, и как он был счастлив, когда ты вернулась.
– Но я предупреждала его. Я предупреждала, что ты разобьешь ему сердце. Пыталась. Делала все, что могла, – сказала она и зарыдала. – Ты околдовала его. Именно, как я сказала тебе в тот день, ты и твоя колдунья мать наложили заклятье на моего мужа, а потом и на сына, моего Поля. Его нет, нет! – Голос ее срывался, ненависть лилась потоком.
– Мама Тейт, мне очень жаль Поля. Я… Мы сейчас же приедем и поможем найти его.